Ещё нечувствительными руками они отпустили талии друг друга, встали на ноги и начали осмотр не с себя, а друг с друга.
– Ух ты! Вот это женщина!
На Прасковью откровенно и бесстыже пялился лысый парень шестнадцати лет, которому можно было дать и все семнадцать за неуловимую взрослость, просматривающуюся во всём: мимике, жестах, взгляде и постановке фигуры. Ещё и половой орган вполне приличных размеров у него стоял, словно деревянный. А на лице блуждала многозначительная восхищённая улыбка.
Дальше произошло совсем для Прасковьи непонятное. Её тело резко наполнилось ярким желанием и само шагнуло к парню, не обращая внимания на длиннющие ногти на ногах и на руках. Правая рука осторожно потянулась к мужскому органу, а чужой, хриплый и незнакомый голос проворковал:
– Ты хочешь?..
Скорее всего академик руководствовался своими знаниями, здравым смыслом, трезвым рассудком и умением увидеть в каждом действе пользу для науки. Потому что резво отпрыгнул на метр, прикрыл левой рукой своё достоинство и прикрикнул на женщину:
– Не спеши! Иначе покромсаешь меня ногтями. Это раз! Во-вторых, подумай о своём поведении. Нам это очень надо, но не так же сразу… Иначе можем загнуться, если сразу набросимся друг на друга. Ну и три, признавайся – ты открывала глаза?
Теперь уже Козырева осматривала себя, не спеша отвечать. Руки, прелестные и холёные. Грудь – великолепная и вызывающе торчащая вперёд набухшими сосками. Живот плоский, талия изумительно тонкая. Ноги – повод для смертельной зависти любой актрисы или порнозвезды. Упругие, густые волосы без единой седой искорки, водопадом сбегают с головы до колен. И даже пятнадцатисантиметровые ногти, на удивление ровные, хоть и блёклые по цвету, не портили впечатление.
Так что следующим сознательным словом из неё вырвалось радостное восклицание: – Помолодела! – потом взвизгнула от переполнявшего её восторга и ещё раз повторила с растяжкой, словно испытывая обертоны своего голоса и смакуя каждую букву:
– По-мо-ло-де-ла-а-а-а! – при этом её всё больше и больше накрывало волной пьянящего веселья и неуправляемого желания пойти вразнос.
В этот момент со стороны кухни раздался восхищённый свист. В проёме дверей стоял полуодетый Борис и так пялился на явившуюся миру красотку, что впору было подбирать челюсть с пола. Хорошо хоть в штанах находился, и длинная рубашка пах прикрывала. А то бы сам себя оглушил ударом промеж глаз…
– Борис! – от командирского баса, когда-то поднимавшего воинов своего взвода в атаку, казалось, весь дом вздрогнул: – На кухню! И смотри, чтобы наш банкет горелым не отдавал!
Затем женщина вздрогнула повторно уже от обращения к ней, хоть и хмурилась при этом:
– Праня! Немедленно привести себя в божеский вид! И одеться! Как можно скромней!
Она уже совсем иначе посмотрела на Александра, капризно скривилась и выдала с обидой:
– Прошу не путать, сударь! Отныне я Ляля! Или Лариса Фёдоровна Козырева! Того, кто это забудет, – накажу! Сегодня же…
– О-о-о! – уже не на шутку обеспокоился Кох. Подбирая рубашку и обвязывая свои чресла, продолжал выпытывать: – Так открывала глаза или нет?
Не чувствуя за собой никакой вины, женщина пожала голыми плечиками:
– Ну открыла! На секунду! Что в этом плохого? – после чего развела руки в стороны, задрала лицо к потолку и потянулась, вставая на цыпочки: – Хорошо-то как! Словно сейчас полечу!.. Вверх… и вверх…
От нового окрика она уже испуганно дёрнулась.
– Дура! Сколько раз тебе твердил – нельзя! А? Или тебя в партизанском отряде дисциплине не научили?!
Напоминание о далёкой юности и военных невзгодах отрезвило недавнюю старушку и даже немного смутило.
– Почему нельзя?.. Что тут такого?..
– А то! Вон почитай на пластинке, что написано? Ага, мелким шрифтом! Не можешь? Так я прочитаю: «Открывать глаза только будущим жрицам и фригидным». И ты что, фригидная?! Сама хвасталась, что постельные забавы тебе нравились. Так зачем ещё глаза открывала?
– Ну и что такого случилось? – решила пойти в атаку женщина, инстинктивно выставив грудь вперёд.
Академик, непроизвольно мнущий рубашку ниже пояса, вдруг понял, что сил для спора у него почти не осталось. Ещё чуть-чуть, и он сдастся. Поэтому перешёл на слёзные уговоры.
– Прасковья, ну сама подумай, как ещё четверть часа назад ты стеснялась одних мыслей о сексе. А сейчас пытаешься ухватиться за чужой член. Осознай это и постарайся себя контролировать. Потому что мы не сможем сопротивляться твоему притяжению. А если не поедим вначале и не поспим – попросту умрём от изнеможения. Слышишь?! Умрём!! – Он специально кричал громко, чтобы и Борис всё слышал. – Так что опомнись и беги одеваться в самую глухую и некрасивую одежду.
Она вроде опомнилась, осознав всю серьёзность создавшегося положения. Но, начав движение, чуть не споткнулась о мешающие ногти. Протянула руку и требовательно спросила:
– Как? Или ты всё-таки и мне обрежешь ноготки?
– Хорошо… только отвернись… – Александр метнулся на кухню за ножницами, а потом приблизился к женщине практически задом: – Отставь правую
