Первым прибежал начальник штаба погранотряда.
– Казанцев, ты как здесь?
– Это ваш человек? – спросил начкар.
– Начальник заставы, а с ним – его подчиненные.
– Бойцам-пограничникам – в машину. Товарищ лейтенант, можете пистолет подобрать.
– Казанцев, что здесь происходит?
Федор сжато, без деталей, пояснил.
Под арку вошел, обтирая лысину платком, майор инженерных войск.
– Товарищ майор, – шагнул к нему начкар – все-таки он сейчас должностное лицо при исполнении.
– Вот этот человек – ваш подчиненный? – и указал на раненого старлея.
– В первый раз вижу.
Тут уж вмешался начальник штаба погранотряда:
– Извините, товарищ майор, проверка. Не смею больше задерживать.
Майор снял фуражку и вытер платком лысину.
– Черт-те что! Отрываете от дел! – и ушел.
– Казанцев, а где парашют?
– В кузове. Его мои бойцы под мостом нашли.
– Так ты говоришь – четверо их было? Ждите фельдшера, пусть осмотрит и перевяжет. А мне с НКВД связаться надо. Начкар, ты пока посторонних близко не подпускай.
Начальник караула выставил своих людей до и после въезда, фактически оградив машину и раненого от посторонних глаз. Потом он подошел к Федору и прошептал в ухо:
– Он правда немец, с самолета прыгнул?
– Правда. А ты его спроси, он по-русски не хуже тебя говорит.
Подъехала санитарная машина, и из нее вышли военврач и военфельдшер.
– Чем это его так?
– Из пистолета, пьяная стрельба, – ответил Федор.
– В госпиталь его надо, гипс накладывать. На руке сквозное огнестрельное ранение, а с ногой хуже, кость раздроблена.
– Забинтуйте, шину наложите, укольчик какой-нибудь сделайте… Не мне вас учить. В госпиталь он попадет попозже.
Когда медики оказали помощь «старлею» – наложили на ногу проволочную шину, забинтовали и сделали два укола, Федор попросил:
– Подбросьте нас к штабу погранотряда. Пешком ему тяжело будет.
Он беспокоился не о здоровье парашютиста. Сдохнет – туда ему и дорога. Но вначале его допросить надо, вытрясти все: цель задания, связи, явки, агенты на нашей стороне. И еще – куда делись оставшиеся трое?
Санитарная машина, а следом за ней и грузовик пограничников подъехали к штабу погранотряда. Бойцы на носилках перенесли раненого.
Пока Федор в соседнем кабинете писал рапорт, подъехали два представителя НКВД – их невозможно было спутать с представителями никаких других войск. Вишневые околыши фуражек, васильковый верх… Они сразу прошли к начальнику штаба – явно знали дорогу, были здесь не в первый раз.
Только он поставил подпись под рапортом, как его вызвали в кабинет начальника штаба, где шел допрос.
– Лейтенант, доложите обстоятельства.
Федор четко, не упуская существенных деталей, рассказал все, как было.
– Ну, ты еще упорствовать будешь? – повернулся к парашютисту старший лейтенант НКВД.
Специальное звание старшего лейтенанта госбезопасности приравнивалось в табеле о рангах к армейскому майору.
– Ничего не знаю. Я ловил попутную машину, никаких парашютистов не видел и не знаю.
Уходило драгоценное время, когда не поздно еще было перехватить трех других парашютистов. В том, что это враг, никто не сомневался. Ведь не опознал же его майор из тридцать третьего полка, а уж своих офицеров он знал в лицо.
Старлей НКВД решил форсировать допрос:
– Не скажешь сам – примем жесткие методы допроса. Боюсь – инвалидом после станешь, калекой.
– Палачи, все равно расстреляете, – с вызовом ответил лжекомандир.
– Это тебя застращали. В лагерь попадешь, лес валить будешь – это правда. Но военных действий нет, значит – и трибунала с расстрельной статьей тоже не будет. Но за шпионскую деятельность ответишь.
Физические методы допроса применять дозволялось. Считалось, что враги народа не заслуживают снисхождения, и выбить из них признания любой
