— А у вас нет случайно еще одного имени? — спрашиваю, трезвея. — Например, капитанша Краснова?
Не первый месяц получаю от нее письма самого разного содержания — от вполне шутливых до очень серьезных, с крайне любопытной информацией. По указанному адресу такая не проживает, а послания исправно доставляют. На какие-то игры разведчиков все это мало походило. Контактов со мной не искали, проверяемые данные всегда соответствовали действительности. Ничего удивительного, в таком заведении у многих рты лишнее болтают. Хочется казаться значительней, и чем ниже должность, тем пуще распускают язык.
— Ах, — со смешинкой в глазах воскликнула женщина, — еще одно чужое женское имя. Наверное, большая сплетница.
— Баба бредит, кто ж ей верит? — делаю удивленные глаза.
— Но разве она хоть в чем ошиблась?
— Нет, — честно признаю. — Это было в высшей степени полезно.
Дипломатические отношения с туманным Альбионом возобновились с новым царствованием. Переговоры о заключении торгового соглашения между Россией и Англией тянулись с 1731 года. Первый проект Остерману не понравился, и вполне справедливо. Какой бы он ни был противный человек по жизни, дело свое знал туго. Англия упорно стремилась ограничиться сферой экономики, попутно предъявляя непомерные аппетиты.
Проблема была не только в нежелании снижать пошлины на британские товары, чего добивался посол лорд Форбс. Как раз на уступки в этом вопросе правительство Анны Иоанновны готово было пойти. Дешевизна российского металла, леса, пеньки и многих других товаров обеспечивала столь высокие бонусы в конкурентной борьбе, что стабильный спрос на русские продукты со стороны британской промышленности сохранялся и обеспечивал устойчивый рост их закупок островитянами.
Сложность оказалось в другом. Россия требовала политического соглашения, помимо торгового, и в первую очередь гарантий помощи английской морской мощью своим балтийским владениям от возможного шведского реванша. Но этого обязательства Лондон и не хотел на себя принимать. Россия оставалась для Англии прежде всего обширным рынком сбыта и поставщиком сырья для промышленности, а не равным партнером. Британцы стремились получить торговые преимущества, не давая союзных обязательств.
Позиция достаточно странная и одновременно очень понятная. Россия почти не имела своего торгового флота. Практически вся заморская торговля обеспечивалась западноевропейскими, прежде всего английскими, перевозчиками. Российские купцы не имели ни надежного банковского кредита, ни мощных торговых компаний, ни налаженных связей. От трех до пяти процентов общего количества перевозок приходилось на отечественные корабли.
Переговоры шли ни шатко ни валко, никто от них не ждал особых подвижек. И в один прекрасный день Форбс обратился напрямую к Бирону. Вряд ли это произошло случайно. О возможностях фаворита, не занимающего ни одного государственного поста, всем давно известно. Скорее всего, «вдруг» здесь и не пахло. Из тупика надо было выбираться, и изображать отсутствие интереса Бирону больше не имело смысла. Напротив, он показывал свои расширившиеся возможности, отодвигая старого верного Остермана.
В результате вместо того переговоры возглавил президент Коммерц-коллегии П.П. Шафиров. Он быстро отказался от целого ряда требований, в том числе от права России самостоятельно торговать с английскими колониями в Америке и свободного найма в Англии специалистов (за «сманивание» по английским законам полагалось 100 фунтов штрафа и три месяца тюрьмы).
Вот подробности внезапного прорыва и стремительного окончания тягомотных бесед прожженных дипломатов я и получил внезапно, к собственному удивлению, от капитанши Красновой. В печать не пошло, я еще не выжил из ума публично освещать неподписанный документ, зато когда в декабре тридцать четвертого он был окончательно утвержден, уже имел полностью готовую статью с перечислением положительных и отрицательных сторон. На следующий день после окончания официальных церемоний тиснул в газете.
Продолжительность договора установили в пятнадцать лет, что минус нашей дипломатии. Столь длительный срок ставил Россию в зависимое положение, мешая шантажировать Англию. В том и состоит это искусство, чтобы обещать то, чего тебе не нужно в будущем отдать, не называя точных дат и не собираясь так поступать. Лондон в данном отношении явно переиграл Петербург.
Формально обе стороны имели равные права: на свободный приезд граждан в страну, торговлю любыми незапрещенными товарами, условия проживания, найма слуг и т. д. Но при этом договор создавал преимущества для английских торговцев. Они получили статус «наиболее благоприятствуемой нации», снижение на треть пошлины с английского сукна, право уплаты пошлин российской монетой (а не талерами) и разрешение вести транзитную торговлю с Ираном, которой настойчиво добивались уже полтора столетия. Отдельная статья договора освобождала их дома от постоя.
Особо пикантным дополнением к статье было перечисление полученных подарков самыми разными государственными деятелями. Одно восстановление дипломатических отношений с Россией обошлось английской казне в тридцать две тысячи фунтов для окружения императрицы. Но самое занятное, что лично Бирон вроде бы ничего не брал вопреки слухам. То ли он проявил себя государственным деятелем, то ли собирался взять ответной услугой. Предположения — дело скользкое.
А вот суммы, полученные разного рода англичанами, я с удовольствием опубликовал в «Ведомостях» с соответствующим комментариями. Что характерно, ни один из фигурантов опровержений писать не стал. В восемнадцатом веке такие вещи — обычный порядок.
— У газеты добавился тираж, а у вас известность?
— Второе с некоторых пор не особо волнует.
