видимо, выбраться из ловушки, созданной Батом – полковник грамотно зажал фрицев, первыми подбив головную и концевую машины. Но не все там, похоже, потеряли голову – нашелся у фашистов кто-то не поддавшийся панике: даже капитально получив по сопатке, немцы пытались развернуть уцелевшие танки и самоходки в боевой порядок, фронтом к нам.
– Уходи еще левее, только старайся борт не подставлять! – хладнокровно скомандовал полковник. Он тоже успел оценить диспозицию и понять готовность фашистов биться до конца. – Хотя, конечно, немчура с их пукалками нам не страшна.
Я нырнул в люк и стал дергать рычаги, стараясь вести «Т-72» «змейкой». Орудие у меня над головой работало как пулемет, выбрасывая снаряд за снарядом. Изредка между орудийными выстрелами слышался треск «ПКТ», лупившего длинными очередями. О том, как идет бой, я мог судить только по матерным репликам снова начавшего закипать Владимира Петровича.
– Суки, горите в аду!!! Получи, фашист, гранату от советского солдата!!! И ты тоже хочешь, тварь?! На, гад, получи!!! И тебе?! Лови, урод!!! Что, козлы, забегали, не нравится? А вот вам еще на закусочку! Куда ты прешь?! Стой, где стоишь, и жди своей судьбы… Жрите, твари, не обляпайтесь!..
На поле перед нами прибавилось дымных столбов, но людское мельтешение практически прекратилось – уцелевшие пехотинцы залегли. Немцы оказались ребятами серьезными и опытными, просто так умирать не хотели. Рассредоточившись, стреляли в ответ из своих кургузых пушчонок. Несколько снарядов рвануло неподалеку от «Т-72», не причинив нам никакого вреда. Но не прошло и минуты, как они пристрелялись и влепили-таки нам в башню парочку болванок. Я понял это по сильным, но каким-то смазанным ударам, словно в броню стукнули гигантской кувалдой, обернутой в несколько слоев ватными матрасами. Полковник вдруг затих.
– Володя, ты как там? – обеспокоенно спросил я, судорожно дергая рычаги, уводя танк с линии прицеливания.
– Нормально! – после длинной паузы ответил Батоныч. – Без пробития обошлось, просто глушануло меня малость. Не по зубам мы им! Сейчас я им ответку кину. На, получи в рыло, энтузиаст хренов!
Пушка у меня над головой бухнула еще несколько раз, прострекотал спаренный пулемет. А потом вдруг наступила тишина.
– Блин, сейчас самое интересное начнется! Нашелся у них, сука, кто-то умный! Мы, видать, на батальонную колонну нарвались, тут одних только танков штук сорок… было. А у меня в «карусели» всего двадцать два выстрела, и я их уже расстрелял. Придется вертеться… Завязнем… – вдруг глухо сказал Батоныч.
– А я вот все волнуюсь, где мы их всех хоронить будем? И кто могилы копать станет? – сказал я, чтобы подбодрить друга.
– И то верно! – взбодрился Володя. – Ну-ка, отскочи метров на триста вправо, ныряй за дым от горящей техники. Мне перезарядиться нужно.
Полковник, увлекшийся боем, опустошил автомат заряжания. Спрятавшись за густым дымом от целого «куста» горящих бронемашин, вперемешку танков, бэтээров и самоходок, я остановил «Т-72» и полез с места мехвода в боевое отделение, чтобы помочь Батонычу загрузить «карусель». Оставшиеся в укладках двадцать три снаряда перекидали вручную минут за десять, ворочая башню на нужный угол по шкале азимутального указателя, чтобы добраться до раскиданных по всему свободному от механизмов объему корпуса ячеек. Заморачиваться с правильным распределением снарядов в автомате заряжания по типу нужды не было. У нас в боекомплекте были только осколочно-фугасные. Для местных условий их хватало за глаза – ни для подкалиберных, ни для кумулятивных, ни тем более для «Кобр» и «Рефлексов»[28] здесь целей просто не было… Затем мы открыли башенные люки и, осторожно высунувшись, оглядели поле боя.
На дороге, забитой немецкой техникой, пылали десятки «костров»… Горели танки, автомашины, даже, кажется, трупы погибших. Тем не менее сдаваться фашисты не спешили. Воспользовавшись временным затишьем и нашей остановкой, немецкие танкисты и панцергренадеры,[29] вместо того, чтобы благоразумно отступить, решили продолжить бой и даже вознамерились контратаковать.
– Нет, ну до чего эти фрицы народец непонятливый! – поморщившись, сказал Батоныч. – Лупишь их, сук, лупишь…
– Сдается мне, что их кто-то «железной рукой» в бой ведет! Помнишь, что про этот прорыв в Библиотеке писали? – задумчиво сказал я, доставая бинокль и внимательно, по секторам, осматривая местность.
– Что «Быстроногий Гейнц» в передовых порядках катался на своем танчике с жестяной трубой вместо пушки? – усмехнулся Батоныч. – Думаешь, это он та самая «железная рука»?
– Очень может быть, решительности ему не занимать! – ответил я, продолжая обшаривать линзами поле боя. И мои усилия увенчались успехом. – Володь, право триста, ориентир – горящая самоходка. Сбоку от нее танк, «троечка». Просто стоит, вражина, не стреляет, хотя позиция у него отличная. А перед бортовым номером буковка «R» видна…
– Командирский танк? – догадался Батоныч. – Ну, я его сейчас…
Володя нырнул в люк, башня довернулась, и почти сразу шарахнул выстрел. Я мгновенно оглох и ослеп, а секундой позже свалился вниз, хорошо приложившись коленом о какую-то торчащую железяку. Когда мы с полковником снова выбрались наружу, командирский танк фашистов горел, выбрасывая в многострадальное небо черные клубы.
– Эге, а там живые! – приглядевшись слезящимися от порохового дыма глазами, сказал я.
Возле подбитого танка кто-то копошился. Володя поднял бинокль.
– Кто-то кого-то тащит! Стрельнуть?
