— Лукас, Лукас, вот поэтому-то я и хотела, чтобы вы все узнали после моей смерти.
— По-моему, я заслужил объяснения.
— Это Луна. Ничего ты не заслужил. Ариэль будет чхвеко «Корта Элиу».
— Как я уже говорил, никто об этом не знает. Пока что.
Адриана знала, что в конце концов он так поступит, но манипуляция, завуалированная угроза, все равно заставляет ее затаить дыхание.
— Вот почему я создала между тобой и троном настолько большую дистанцию, насколько сумела, Лукас.
Это был нож. Это рана, которая не заживет. Уголки рта Лукаса вздрагивают.
— Я не дам тебе так поступить.
— Я не твой враг, Лукас.
— Если ты действуешь вопреки насущным интересам «Корта Элиу» — тогда да, враг. Даже ты, мамайн. Ты меня обидела, мамайн. Я и помыслить не в силах рану глубже этой. За такое я тебя не прощу.
Он встает, поджимая пальцы, и кланяется матери. Никаких поцелуев на прощание. В воздухе подрагивает радуга, рожденная брызгами от водопадов Боа-Виста.
— Лукас.
Он уже на полпути к станции челнока.
— Лукас!
«Могу я войти?»
«Лукас, пожалуйста, не надо. Ты меня не переубедишь».
«Я не собираюсь тебя переубеждать».
Лукас стоит перед дверной камерой Жоржи, и ему кажется, что все кости в его теле точно обломки в слое под реголитом, и лишь сила воли не дает им рассыпаться.
«Входи. Ох, ну входи же».
Он не говорит, ни единым словом не выдает опустошение внутри, но Жоржи прижимает его к себе, обнимает, целует. Не отпускает. Долго не отпускает — в этой дурно пахнущей комнатенке, в маленькой постели.
После Лукас кладет голову Жоржи на живот. Для музыканта он в хорошей форме, как ухоженный и настроенный инструмент.
Квартирка у него убогая, высоко на «стропилах» квадры Санта-Барбара; комнаты малюсенькие, тесные, в воздухе мало кислорода. Кровать целиком занимает одну из комнат. На стене висит гитара и смотрит, точно икона или портрет какого-то другого возлюбленного. Она заставляет Лукаса чувствовать себя неуютно; резонаторное отверстие кажется глазом циклопа или разинутым в ужасе ртом.
— Твоя мать еще жива?
— Нет, умерла во время лунотрясения в кратере Аристарха. — Лукас чувствует нежный ритм слов Жоржи, его дыхания и его сердца. — Она работала на вас. Селенологом была. Лунные камни, пыль и все такое.
Легкие сотрясения регулярно случаются на Луне; приливные силы, последствия метеоритных ударов, термальное расширение холодной коры, согревающейся в лучах нового солнца: слабые толчки, долгая и медленная тряска, напоминающая людям, которые ползают по червоточинам в шкуре Луны, о том, что она отнюдь не мертвый каменный череп в небесах. Дребезжащий грохот, беспокойно вскидывающий пыль. Раз в несколько месяцев небесное тело сотрясают более мощные толчки: сейсмы, зарождающиеся на глубине в двадцать, тридцать километров, от которых люди бросают свои дела в подземных городах, трескаются стены и газонепроницаемая изоляция, отключаются линии электросетей и лопаются рельсы. Лунотрясение, о котором говорит Жоржи, обрушило базу техобслуживания и научных исследований в кратере Аристарх и похоронило двести человек. Базу строили быстро и дешево. В Суде Клавия еще шли кое-какие слушания о компенсациях.
Лукас поворачивает голову, чтобы взглянуть на Жоржи.
— Мне жаль…
— Тебе повезло, — говорит Жоржи. — Повезло, что она у тебя есть.
— Знаю. И я буду за ней присматривать, защищать ее, я буду тем, кто сидит рядом с нею и держит ее за руку.
— Ты ее любишь?
Лукас садится. В его глазах гнев, и на миг Жоржи пугается.
— Я всегда ее любил.
— Не стоило мне спрашивать.
— Стоило. Никто никогда не спрашивал. Я каждую неделю навещаю свою мамайн, и никому даже в голову не пришло спросить меня, делаю ли я это из чувства долга или из любви? Это Рафа у нас дарит всем любовь. А Лукас Корта? Мрачный тип. Интриган. Мой мальчик Лукасинью для меня все. Он чудо,
