пешеходов и тех, кто гуляет по ночам. Девичья рука хватает Лукасинью и затягивает в дверной проем, когда свистки раздаются из ниоткуда, и два байка проносятся мимо, оставляя на его сетчатке светящиеся послеобразы.
«Господи, это ты?»
«Я», — говорит Лукасинью. Он стал знаменитостью. Он покупает ей муджадару в одном из киосков в верхней части «гоночной трассы», не потому что она голодная, но потому что ей хочется увидеть, как работает наличность.
«Тебе приходится все складывать в уме?»
«Это не так трудно».
Вместе они смотрят, как полосы света проносятся через переулки, над крышами и вдоль дорожек, то исчезают из вида, то появляются, когда ныряют под надстройки или огибают углы. Далеко внизу, на проспекте Бударина, маленькие световые спирали вьются вокруг друг друга: байки на финишной прямой. Время прибытия не имеет значения. Победитель не имеет значения. Сама гонка не имеет значения. Что важно, так это зрелищность, отвага, непокорность и ощущение того, что нечто чудесное свалилось с небес и озарило безопасную и заурядную лунную жизнь.
Этим вечером скаф-трико встречаются куда чаще. Два парня украшают друг друга светящейся краской, которой гонщики разрисовали свои байки. Присутствие Лукасинью каким-то образом благословило гонки. Две девушки пробираются к нему сквозь толпу. Они одеты как мужчины европейского девятнадцатого века: фраки, воротники-стойки с отогнутыми углами, цилиндры и монокли. Локоны и макияж, убивающий наповал. В руках, затянутых в перчатки, держат трости. Их фамильяры — маленькие драконы, один зеленый, другой красный. Одна из них шепчет время и место на ухо Лукасинью. Он чувствует, как она зубами прихватывает металлический штырек в его мочке. Приятная слабая боль. Абена Асамоа слизала его кровь на вечеринке в честь лунной гонки.
Девушку, которая его спасла и разделила с ним муджадару, зовут Пилар. Она не из какой-нибудь семьи, однако возвращается в квартиру Коджо вместе с Лукасинью и засыпает в гостевом гамаке. Еще светло. Лукасинью спит до местного утра и готовит ей свежие маффины в качестве подарка на прощание.
Остальное берет с собой на новую вечеринку. Она в квадре Антареса, на утренней стороне города, охватывает семь комнат в здании коллоквиума. Встречают две девушки, которых он видел прошлым вечером. Они все еще одеты как мальчики-аристократы из девятнадцатого века.
«О, кайфовая выпечка», — говорит одна.
«А вот это уже старье, — говорит другая, ведя кончиком пальца по скаф-трико Лукасинью и задерживаясь у него под подбородком. Ее губы очень пухлые и красные. — Надо бы нам что-то с тобой сделать».
Остаток вечера они проводят, придумывая Лукасинью Корте новый облик. Лукасинью хихикает, пока девушки его раздевают, но он достаточно тщеславен, чтобы демонстрировать свое тело с наслаждением.
«Видишь ли, дело не в том, кого ты трахаешь».
«Ты такой би, такой спектральный, такой нормальный».
«Дело в том, кто ты такой».
«Что ты такое».
Они разрисовывают его, покрывают косметикой, меняют прическу, спреем наносят временные татуировки, играют с его пирсингом, наряжают с головы до ног. Подбирают одежду в стиле ретро и ни в каком определенном стиле; применяют к нему изобретения студентов-дизайнеров; меняют гендер и отменяют гендер.
«Это ты».
Платье из золотого ламе[24] в стиле 1980-х, с подчеркнуто узкой талией, с рукавами, пышными у плеча и облегающими от локтя до запястья, с подплечниками. Колготки и красные туфли на каблуках.
«Безусловно, ты».
Толпа кивает, и да, и ух ты. Сперва Лукасинью думает, что попал на вечеринку модных платьев: мини-турнюры и балетные пачки, в волосы вплетены зеркала и птичьи клетки; шляпы и каблуки; рваные чулки и кожа; трико с большими вырезами и наколенники. Все наряжены согласно сотне разных стилей, все безупречны. Потом он понял, что это субкультура, в которой каждый сам себе субкультура.
У одного из парней есть зеркало в сумочке, которую он прибавил к наряду в качестве подходящего аксессуара, и Лукасинью изучает свое отражение. Он великолепен. Он не девушка, он не трансвестит. Он мосу[25] в платье. Его челку взбили и с помощью геля уложили в риф. Легчайшее прикосновение макияжа превращает его скулы в заостренные лезвия, а глаза — в темных убийц. Он движется как ниндзя на каблуках. Не девушка, не совсем парень.
«Думаю, ему нравится», — говорит Цилиндр-и-монокль.
«А я думаю, он понял, кто он такой», — прибавляет Воротничок-и-трость.
Одна из девушек цепляется к нему: «Эй, ты, Лукасинью Корта, платье супер, покажи наличку». Говорит: «Хочешь прийти на вечеринку?»
«Куда?»
