Оглядываясь через плечо, он уже практически ничего не замечал. Усилившийся напор холодного воздуха, завывавшего вокруг, крутил густую липкую мглу на расстоянии вытянутой руки. И идти вперед приходилось еле-еле. Поминутно Морхольд задирал рукав куртки, сверяясь с компасом. Пока вроде бы получалось не сбиваться с курса. Юго-запад оставался в приоритете. И поворачивать чуть вбок пришлось всего пару раз.
Белое вокруг и серо-черное сверху. Чудесная цветовая гамма. Цвет смерти, страшной не менее переваривания в чьих-то желудках. Мысль эта пришла в голову в первый раз не так и давно. Точно в тот момент, когда твердый наст под лыжами провалился и он полетел кубарем. Удалось не сломать лыжи. А вот в рюкзаке что-то ощутимо хрустнуло.
Он встал, смахнув с себя кашу из вывернутой падением земли и серовато-белесой снежной гущи, перемешанной с какими-то колосками. Нагнулся, надевая и застегивая слетевшее крепление. Захотелось вот так замереть и не сходить с места. Но ветер взвыл сильнее, умело подражая волчьему вою, и Морхольд вновь сделал первый шаг. Оттолкнулся рогатиной, глубоко воткнув ее конец в сырой жирный чернозем, прячущийся под пока еще тающим снегом. И покатился, насколько позволял буран.
Тепло ли тебе, девица?
Он усмехнулся, вспомнив старый добрый советский фильм. Ему бы встретить такого деда, чтобы ответить на его вопросы и, пусть ненадолго, оказаться под крышей и в тепле. Правда, даже ради этого Морхольд наотрез отказался бы стать пусть и красивой-молоденькой, но все же девчушкой.
Тепло, дедушка, еще как.
Эх, если бы еще поднажать, если бы разошлась эта белесая стена перед глазами! Но природа не успокаивалась. Как будто Морхольд чем-то лично ее обидел. И теперь она ему мстила.
Несколько раз рогатина запутывалась в каких-то длинных сухих вьюнах, стелющихся по земле. Морхольд спотыкался и даже раз упал, но деваться было некуда. Лыжником он и впрямь вышел дрянным. Неперебинтованная рука отзывалась вновь разбуженной болью, и, если Морхольд не ошибся, кровь наверняка пошла снова. Когда он жбякнулся в последний раз, завалившись набок, то чуть не растянул связки в локте. А такое с ним случалось всего один раз, и то по глупости в детстве. Жуть в эти моменты, явно чувствующая себя неуютно, ворчала внутри куртки.
– Потерпи, – шикнул Морхольд, – едешь с комфортом, еще и ворчишь. Не стыдно?
Спина неожиданно протянула острой горячей проволокой, проткнув его от лопаток до самых пят. Морхольд, замерев на карачках, рыкнул, вцепившись пальцами в землю. Шарф сполз, и, уткнувшись лицом в разом растопленную дыханием холодную горькую жижу, он почувствовал ее на губах. Скрипнул зубами, покатав на языке холодящую взвесь, похрустел и выплюнул. И приготовился к новой порции боли.
Но она его пожалела. Отступила, спрятавшись и довольно ворча после одного укуса.
– И за это спасибо, родная, – Морхольд крякнул, пытаясь встать, – мне без тебя уже скучно.
Рогатина подрагивала под его весом. Он навалился на нее, стараясь понять – что ждать от себя самого? Вроде все нормально. Можно бежать дальше. Ну, или плестись, тут уж как карта ляжет. Морхольд прислушался. Присмотреться не получилось бы при всем его желании.
Выл только ветер. Шелестели, хотя такое вроде бы и невозможно, снежинки, свиваясь в густые спирали, сплетающиеся в круговерть вокруг. Вряд ли про него забыли, скорее, он получил необходимый тайм-аут из-за бурана. Не более того.
Использовать время для «постоять», жалея себя самого и плача над судьбой-злодейкой, Морхольд не собирался. Лыжи скрипнули, одолевая первые сантиметров пятьдесят. Именно так, а вовсе не полметра. Метрами мерить не получалось. Слишком сильный остался отголосок во всем позвоночнике. А стоило бы перейти на такие необходимые километры. Складывающиеся в сотни. Ведь так хотелось добраться до моря к Новому году.
Снег заскрипел интенсивнее. Потихоньку-полегоньку ход восстановился. Ну, практически. Шаг, еще шаг, шире, еще шире, да что там, ширее, просто- напросто. Или ширше, черт знает, как тут правильно. Вдох-выдох, через снова натянутую на морду шерсть шарфа облачка пара туда-сюда, туда-сюда, и лишь бы не заболеть. Бронхита или воспаления легких как-то совсем не хочется. Хотя Жива и обещала отсутствие болезней надолго. Вот как только в такое поверить?
Морхольд брел вперед, сверившись со стрелкой. Стрелка уверяла, что направление выбрано верно. Хоть что-то складывалось позитивно. Хотя бы что- то.
Ветер взвыл как-то по-иному. Резче, что ли? Ну, точно, так и есть, приплыли, елы-палы. По очкам хлестнуло пригоршней острых крохотных кусочков льда, смешанного с едва заметно переливающимися кристалликами снега. Не хватало снова этой напасти. Жуть, до этого сидевшая смирно, дернула лапкой.
Морхольд погладил ее прямо через куртку. Ящерка, как могла, приносила пользу. Грелась сама и одновременно подогревала его. Видно, перышки помогали, с чего бы ящерице быть теплой? Но там, где она прижималась к куртке «вудленда», он потел сильнее.
– Лапушка просто, как есть лапушка…
Морхольд ласково поцокал языком. Холодало, все заметнее.
– Не останавливаться, боец, вперед!
Надо же… он присвистнул. Начал разговаривать сам с собой. Так недалеко и до появления невидимого соседа. Интересно, почему такое случилось? Вроде бы частенько доводилось шляться одному, но не до такой степени.
