Морхольд успокаивающе и очень аккуратно гладил Жуть. Жуть, утробно рычащую и так и рвущуюся вцепиться в руку, державшую нож. Ну как объяснить зверушке, что не надо? Не стоит. Он потом бы сам себе не простил.
Ведь очень даже знал эту руку. С длинным шрамом, идущим от большого пальца к запястью. И нож. Его знал даже лучше. Вплоть до узоров и скачущего волка. Хороший нож, со Златоуста. Морхольд его сам подарил, прощаясь с нынешним владельцем.
– Лепеха, идиот, – он покосился назад, зная, что увидит довольную, до ушей, улыбку, – убери. Она ж ядовитая.
– И на кой она тебе нужна? – Лепешкин-старший ножик убрал. И даже отступил подальше. – А?
– Бэ. – Морхольд почесал Жуть надглазья. Та перестала ерепениться и заурчала. – Думаешь, просил со мной идти? Сама пристала. Не выкидывать же. Маленькая еще.
– Ты этот, как его… – Лепешкин сморщился. – Ну… непроходимый, это-самое…
– Романтик?
– Ага, фуянтик, – Лепешкин снова улыбнулся. – Здорово, борода!
– Здорово. – Морхольд и впрямь был рад. – Рад, что ты живой.
– Такая же байда, не поверишь.
Морхольд усмехнулся. Лепеха не поменялся. Совсем не поменялся. Даже внешне.
Он ушел из Кинеля… да почти сразу, как они выжили у того перекрестка. Похоронил брата, пропил боевые, набил морды кому смог, поцапался с администрацией. И кто-то сманил парня, увел куда-то. Слышал Морхольд, что бывал Лепешкин-старший у Клыча. И даже опасался встретить его у Отрадного. Но, видно, не срослось у них что-то. И вот теперь, крепкий, потерявший всего один зуб и крайне довольный Лепешкин скалился на Морхольда и косился на Жуть. Та наблюдала за ним вполглаза, все так же считая его опасностью. И для себя, и для нового друга.
– А ты чего к нам? – Лепешкину явно хотелось всего и сразу. И потрепаться, и узнать новости, и рассказать про себя, и, это уж точно, хвастануть. И Морхольд очень склонялся ко всему ассорти из общения-выпивки-эмоций и, возможно, даже набить кому-то морду. Но чуть позже.
– Знаешь, Санек… – Морхольд задумался. – Хорошо, что тебя встретил. Поможешь? Хоть советом.
– Да, братух, ты че?!
– Тогда это, давай, заходи, – Морхольд толкнул дверь. – Сейчас быренько помоюсь, а потом ты мне все расскажешь.
– Не-не, – Лепешкин помотал головой, – я с твоей ящерицей не останусь. У себя подожду. Как сполоснешься, стукнись напротив. Девки и бухло никуда не убегут.
– С ними тут все хорошо?
– А то… – Лепешкин ухмыльнулся, – еще как хорошо.
Морхольд кивнул и шагнул было в номер.
– Морх… – окликнул Лепешкин. – Ты себя видел ваще?
– Бывало. А что?
– Погоди.
Лепешкин открыл дверь напротив, вошел внутрь и очень быстро вынырнул. Протянул синий комбинезон и армейский свитер с горлом.
– Давай все-таки зайду, шмотье заберу. Твое барахло постирать надо. И сдается мне, что ты на мели.
Морхольд хмыкнул. Что есть, то есть. А вот поправить положение… Это возможно. Но об этом потом.
– Во, хоть на человека похож. – Лепешкин довольно осмотрел чистого и пахнущего мылом Морхольда. – Где ты свою тварь-то оставил? И чего у тебя в рюкзаке с мешком?
– Спит она, – Морхольд сел в скрипнувшее кресло, оббитое грязно-бежевой, в цветочек, тканью. – Поторговать надо. Заработать.
– Ну, не знаю… – Лепешкин, дымя самосадом, пожал плечами. – Давай накатим, я тут подразжился самогончиком, на шишках. Давай.
Накатили. Осадили салом и водичкой. Морхольд, вежливо прикрыв рот кулаком, рыгнул. Лепешкин подмигнул и зажевал зубчик чеснока.
– Чего у тебя на торговлю-то?
Пришлось открыть рюкзак. Лепешкин, увидев Морхольдовы драгоценности, даже покачал головой.
– Серьезно? Плитки работают?
– Они не для продажи… – Морхольд разлил еще. – Они для обмена. Летунам.
– Куда лететь собрался?
– Мне бы до Волгограда.
