автотранспорт (его еще не успели привезти из Штатов, а часть, видимо, потонула вместе с атакованными русскими в Северном море кораблями), их припахали для откровенно вспомогательных функций, не придумав ничего лучшего.
Их посаженная на снятые с хранения грузовики и джипы рота «Браво» под командованием капитана Бока сопровождала автоколонны и каких-то отдельных шишек, охраняла мосты, развилки дорог и полевые вертолетные площадки, прочесывала местность в поисках своих и чужих сбитых летчиков, обеспечивала работу связистов, ну и так далее. При этом рота очень быстро оказалась раздергана на отдельные взводы и постепенно, но неумолимо перемещалась все ближе к бельгийской и голландской границам, при этом неся потери от авианалетов.
Живых врагов они впервые увидели в натуре только вчера. Один был русский, а вот допрашивая второго – симпатичного блондина в синем комбезе с белым орлом и нарукавным шевроном «Poland», взводный, лейтенант Байнбридж, тихо офигел. Оказалось, что этот переломавший ноги то ли при катапультировании, то ли при приземлении пилот со сбитого зенитной ракетой «МиГа» был поляком. Но лейтенант еще больше офонарел, когда выяснилось, что поляк прилично разговаривает на английском языке, и на допросе он сказал лейтенанту, что он офицер, давал присягу и служит Родине, которую защищает, и честно выполняет свой воинский долг. Господи, сказал лейтенант Байнбридж после допроса, ведь нам же сказали, что эти чертовы поляки давно взбунтовались против Советов и только и ждут, когда мы принесем в их убогую страну свободу и демократию?! Ведь только из-за одних поляков тут все, мать его, и заварилось!!! И на тебе – оказывается, они воюют против нас вместе с русскими!!! Кто-нибудь что-нибудь понимает?
Лейтенанту никто на это не ответил, поскольку остальные морпехи понимали в происходящем еще меньше – их вообще уже начинало тихо раздражать все окружающее, включая дурацкий язык, непонятные надписи, природу, рожи местного населения…
Немка отбрыкивалась вяло, но все же сопротивлялась. Он был третьим, кто собирался ее сегодня поиметь. Двое уже проделали с ней это упражнение, но тем не менее она все еще извивалась и иногда норовила извернуться и вцепиться обломанными ногтями Уайту в рожу. Вот сучка…
Сзади за спиной Уайта кашлянули. Он был очень занят, но все-таки обернулся, думая, что это вернулся сержант Майлз или кто-то еще из сослуживцев. И так он подумал очень даже зря.
Позади него, как оказалось, стоял кто-то незнакомый, почему-то весь в черном, в диковинном шлеме (все виденные когда-то на учебных плакатах и страницах справочников образцы советской военной формы, которые ему пытались вдолбить разные нудные очкарики с офицерскими планками на воротниках на занятиях в Кэмп-Леджене, в голове рядового Уайта особо не задержались) и с занесенным явно для удара непонятным предметом.
– Otjebis ot devki, Gutalin huew! – сказал зловеще-приглушенным голосом на непонятном языке незнакомец.
После чего сильный удар чем-то твердым и железным по лбу поверг разом потерявшего сознание Уайта на визжащую немку, которая тут же начала энергично выползать из-под него.
Очнулся Том Уайт, уже когда было светло. От того, что он понял – на него кто-то смотрит.
Открыв глаза, он увидел над собой два лица, одно из которых было явно монголоидным (хотя и непохожим на китайца, которых Том в прежние годы видел предостаточно). Нагнувшиеся над ним люди были облачены в странную светло-песочную форму – на груди непонятные значки с цифрами, на плечах – красные погоны с желтыми буквами «СА». Увидев на груди обоих солдат значки в виде миниатюрного красного флага с золотым профилем какого-то лысого и бородатого деятеля, а на головных уборах – эмалевые пятиконечные звезды с серпом и молотом, Уайт понял, что перед ним стояли русские. Это подтверждали и смутно знакомые по плакатам, изображающим оружие вероятного противника на довоенных занятиях, стволы автоматов Калашникова, торчавшие за их плечами. Окончательно осознав, что он, похоже, в плену, Уайт заплакал.
– Ochuhalsya, shokolad, – сказал с удовлетворением один из солдат, курносый, с более-менее европеоидной физиономией и одной полоской на красных погонах, на том же непонятном языке страшного ночного пришельца, и добавил, явно обращаясь к своему раскосому коллеге: – Ryadovooi Urasbaew! Uvedi plennogo w grusovik! I poostorognee s nim! Ponial, uryuk?
– Wstawai, сhurka amerikanskaya! – сказал монголоидный солдат с какой-то странной интонацией, поднимая Уайта с мостовой за грудки…
Но это было утром.
А пока я опустил автомат. «АКМС» – это, конечно, не «АКМ» с его основательным прикладом, но с него хватило и удара затыльником ствольной коробки.
Немка тихо заплакала, явно ожидая худшего.
Было ей двадцать два года, звали ее Ютта Райнброк, и вляпалась она в эту ночную передрягу чисто случайно. До начала того, что по-прежнему почему-то упорно не считалось войной, она училась на фармацевта и работала провизором в аптеке своего дяди Людвига, который очень хотел со временем передать семейный бизнес кому-то из родственников. Когда все завертелось и начались авианалеты (хотя здешние городишки и поселки русские и не бомбили), прижимистый дядя тут же велел закрыть аптеку и, как и большинство местных обывателей, запасся провизией и спрятался в своем загородном доме. А накануне какой-то знакомый, служивший в местной полиции, сказал дяде Людвигу, что с востока приближаются танки русских, американцы, похоже, уходят, а бундесвер вот-вот прекратит огонь. Услышав все это, дядя на подсознательном уровне (видимо, вспомнив прошлую войну и свои «подвиги» в рядах фольксштурма) вдруг осознал, что, похоже, поторопился покинуть городскую черту, поскольку у него в аптеке осталось много такого, стоимость и ценность чего может очень кардинально повыситься в случае полномасштабной войны или возможной оккупации. Например, инсулин и наркосодержащие препараты.
