Подельщики Крысака в поте лица трудились «на раскруте», вовлекая в игру пьяненького бюргера, который в трезвом виде никогда бы с подобной шантрапой не связался. Поодаль Ульрих примеривался к чужому кошелю; красавец Дублон «сватал» кокетливо хихикающую шлюху некоему застенчивому юнцу. Юнец смущался, краснел, но уже был готов на все.
Жизнь кипела.
Букашка вновь шевельнулась внутри. Паутина! паук… Вит досадливо отогнал тревогу, как назойливую муху. Кругом друзья! Кому и рассказывать, если не им?!
– Пошли, пошли! – увлекал его за собой Гейнц, на ходу корча кому-то рожи. Они свернули за груду тюков, к столику Крысака; мигом объявился Ульрих, пряча за пазуху срезанный кошель. Следом валили Дублон, Юлих с Добряком Магнусом…
– Где пропадал?
– Давай затирай, Бацарь! Втыки вас с Глазуньей уже обыскались!
Обычно молчаливый Юлих растолкал всех, навис:
– Где Матильда?!
– В богадельне осталась.
– В богадельне? Что с ней? Плохо?
– Хорошо! Лучше лучшего! Отец Августин… он сюда хотел… Ну, не сюда, а к себе… я за ним!..
Пахло кожей сапог, мокрой тканью, перегаром, редко мытыми телами. Участием, хитрецой, любопытством. Вопросами. Нетерпением пахло. Родиной, домом. Было сладко и чуть стыдно: так бывало, когда мамка вдруг обнимет при Пузатом Кристе. Начнешь вырываться: «Я сам! я большой!..» – а втайне хочется, чтоб не отпускала. Подольше.
– Я вас! всех…
Слова застряли в горле, когда паутина накрыла Вита с головой. Вихрем пронеслось перед глазами: кучка людей в одинаковых, песочного цвета пальто – как у сельского франта Адама Шлоссерга. Спешат, торопятся; длинные полы плещут крыльями. С рукавов скалят клыки броши: псы борзые, из серебра. Вокруг людей редеет толпа… исчезает. Будто в лицо горсть песка сыпанули. Пусто становится, плохо. Наверху, за парапетом набережной – двое на лошадях. Рыцари. Один – белая сорочка, полосатые штаны. Шершень в снегу.
Другого Вит разглядеть не успел.
LXXI
Жерар-Хаген полагал себя первым мужчиной, испытавшим беременность.
Такое странное на первый взгляд сравнение явилось недавно, около двух месяцев назад. Оглядываясь на события этого времени, следя за происходящим и пытаясь угадать будущее, граф цу Рейвиш все больше укреплялся в своей правоте, какой бы смешной она ни казалась. Начальное сходство возникло в отцовском замке, после тайного разговора с Густавом Быстрым и верным Эгмонтом; укрепилось же оно сразу по отбытии из замка в Хенинг. Явиться под настоящим именем было безумием: суета магистрата свела бы на нет любые поиски, утопив все во лжи и подобострастии. Жерар-Хаген предпочел избежать суматохи. В лицо его знали единицы, опознать же в иной одежде, при мимолетной встрече, скорее всего, не сумел бы никто. Особенно учитывая, что город граф посещал редко, в основном при официальных визитах, когда глазеют не на человека, а на одежду. Герцог Густав, например, это не лицо – мантия и корона. Лишенный инсигний,[36] одевшись синдиком ремесленного цеха или мелкопоместным дворянином, герцог легко затеряется в толчее рынка. Так и Жерар-Хаген: мало кому взбредет в голову увидеть в случайном встречном графа Рейвишского.
А кому взбредет, тот промолчит.
Во избежание.
Разумеется, Жерар-Хаген серьезно ошибался, и его отцу оказалось бы крайне сложно сохранить инкогнито в толчее. По целому ряду причин. Но развеять туман графских заблуждений было некому, ибо умница Дегю справедливо решил избежать лишних споров. Просто дал совет нарядиться членом ордена иоаннитов-госпитальеров – во время исполнения части обетов им предписывалось закрывать лицо холщовой вуалью с прорезями для глаз.
Эгмонт Дегю рассудил верно. К рыцарю-госпитальеру в свите юстициария хенингцы отнеслись с почтительным равнодушием.
Это действительно напоминало первые дни зачатия. Во всяком случае, Жерар-Хаген представлял себе это именно так. Ни о каком ребенке еще речи нет. Есть лишь смутное беспокойство, о котором нельзя сказать однозначно: к добру или злу? Ты начинаешь беспричинно менять одежды, краски делаются ярче, звуки – громче, а вкус еды – острее. Прислушиваешься к себе, по крупицам собираешь знание: кажется, да!.. или нет?.. Все вокруг замечают, что ты изменился; знакомые пытаются угадать повод для перемен. А ты с радостью погружаешься в глубины неведомых досель ощущений…
