благородного металла. И вот уже на ладони лежит фигурка, которой не должно, не могло быть в этом фальшивом Обряде.
– Возьми, – сказал Витольд. – Возьми, пожалуйста…
Звеня, рухнули стены. Вокруг было море. Море и солнце. В его лучах морская даль горела золотом. Повсюду открывались двери, порталы без числа; из них текли струи, ручьи, реки золота, вливаясь в море, – а на горизонте плавился, оседая под собственной тяжестью, Вавилонский Столп.
«Благодарю Тебя, Господи!..»
Фратер Августин улыбался, отстраненно наблюдая, как осыпается с холста старая краска.
Preludium
I
– Так вот, неужели только за поэтами надо смотреть и обязывать их либо воплощать в своих творениях нравственные образы, либо уж совсем отказаться у нас от творчества?! Разве не надо смотреть и за остальными мастерами?..
Платон. «Государство»
Море на закате было золотым.
И золотом отливал яд в чаше.
Врач Бурзой подошел к обрыву. Трава наивно путалась в ногах, желая остановить. Глупая. Сегодня особенный вечер. Если долго, не мигая, до рези под веками, смотреть вдаль, вскоре увидишь: да, особенный. Больше такого не будет. Просто надо смотреть. Сначала в глазах начнет роиться мошкара, легонько кусаясь. Потом, весь в слезах, рой собьется единым комом, взметнет черный смерч – и ты ослепнешь. От величия увиденного. Иногда надо сперва ослепнуть, чтобы наконец увидеть.
Столп.
Будущий Вавилонский Столп, от земли до неба.
Иногда надо умереть, чтобы ожить.
За спиной молчала
В последний раз.
Пусть.
Он сделал, что мог. Что требовалось сделать. У чуда отныне есть поддержка. Теперь Обряды перестанут быть пустой шуткой. Душа и тело,
Переводчик и поводырь – одного корня.
Чаша удобно легла в ладонь.
Гайо-марэтан, «Смертная жизнь». Лучшая отрава из существующих. Смерть от нее легка и воздушна, будто поцелуй невесты. Ты даже не заметишь, как обрыв шагнет навстречу. Внизу – море. Оно возьмет тебя, оплетет бусами водорослей, омоет и оплачет. Пора уходить. Фундамент не должен быть виден. Пора уходить.
Издалека, смутным напевом, донеслось:
