стараясь не приближаться друг к другу, народ переместился к лесу.
Некоторые остались под открытым небом, считая, что там безопасней.
Буря бесновалась яростно, но недолго. Через несколько часов волны стали меньше, еще через полчаса улеглись, оставив лишь легкую рябь. Небо все еще затянуто сиренево-синими тучами, однако ветер стих.
Тролль сидит с поднятой рукой, прикрывая ихтионку широкой дланью. По каменным пальцам стекают капли. Если в море был только ветер, то на плато поливало знатно.
Мощные потоки воды до краев заполнили бассейн, в котором сидит ихтионка. Ее чешуя увлажнилась и заблестела, как у здоровой рыбы, дышать стала глубже.
Гном тоже остался на плато. Намокшая от дождя борода торчит короткой метелкой, лицо задумчивое, словно мировые проблемы решает. Плечи опущены, но под мышкой зажата кувалда, всегда готовая к труду и обороне. Он с печальным вздохом посмотрел на море и вытер с носа дождевую каплю.
– Жалко их, – произнес Тарнат, поправляя кувалду. – Потонули, поди.
Ихтионка посмотрела на него альбиносьими глазами и сдвинула тоненькие брови.
– Скорее всего, – согласилась она. – Бедненькие. Наземников я не люблю. Они нам причинили столько неприятностей. Но ворга и эльфийку жалко. Она мне даже с волосами помогла. Видимо, эльфы не наземники. Точнее, наземники, только другие. Как гномы.
Тарнат дернулся, словно от пощечины.
– Ты, девица, поосторожней сказывай, – проговорил он хмурясь. – Честных гномов с вероломными эльфами равнять не спеши.
Селина пожала худенькими плечами и проговорила смягчившимся от влаги голосом:
– Не знаю. В Каонэль ничего вероломного я не заметила. Это ваши личные дрязги, и я в них лезть не стану.
Тролль качнулся и с жутковатым скрипом, какой бывает, когда трут камень о камень, опустил руку. На суровом лице что-то вроде скорби, но по- настоящему выразить эмоции не может из-за слабой мимики. Со стороны кажется, что гигант пытается усилием мысли переставить камни на щеках.
Из-под поваленного пауком дерева показался мелкинд. Видимо, услышал разговор. Весь облеплен мокрыми листьями и пучками травы, одежда насквозь мокрая.
С недовольным бурчанием Виллейн вылез на чистое пространство и принялся расправлять обереги на груди. Каждая фигурка и камешек удостоились отдельной чести – маг любовно протер их рукавом, периодически дыша на грани, чтоб лучше блестели.
Наконец он закончил возиться с побрякушками, проверил содержимое сумки и подошел к компании.
– О ворге и эльфийке думать, конечно, похвально, – проговорил он, сложив руки на груди. – Не то чтобы прямо жалко, но досадно. Да. Только есть проблема посерьезней. Мы потеряли два осколка. Знаете, что это значит?
Все повернулись к мелкинду, тот даже грудь выпятил немного.
– Да яснее ясного, – произнес гном, покряхтывая, и отвернулся обратно к морю.
Ихтионка перевернулась в бассейне, бок теперь обращен в небо.
Она предположила робко:
– Талисман не сработает?
Виллейн кивнул.
– Не сработает, – сказал он. – И все мы останемся у разбитого корыта. А все потому, что эльфийку бес попутал. Зачем она шлялась у края обрыва в такую погоду?
– Она камешки собирала, – протянула ихтионка, шмыгая носом.
Глаза мелкинда округлились. Он недоверчиво покосился на морскую деву и спросил:
– Какие еще камешки?
Ихтионка еще сильнее округлила глаза, на лице испуг, словно натворила что-то очень нехорошее, но сама не поняла что. Она переползла на другую сторону маленького бассейна и проговорила:
– Тролль иногда плюется камешками. Блестящими такими. Видела, как эльфийка собирала их как раз перед тем, как ее смыло. Бедняжка, она, наверное, и плавать толком не умеет. Как наземники справляются с водой без плавников и ласт? Барахтаетесь, как креветки на отмели?
Гном смотрел на успокоившееся море и хмурил брови. Неожиданно он повернулся к троллю. В голубых глазах удивление, но такое, какое бывает после того, как обнаружишь в похлебке тухлую рыбу.
Поправив кувалду, которая снова сползла к локтю, Тарнат выжал бороду и прищурился.
– Выходит, – проговорил он, смахивая с груди капли, – эльфийка и ворг погибли неповинными по воле случая? Из-за камешков, которые раскидал тролль?
– Ну-ну, – прогудел каменный гигант, не поворачивая головы. – Не виноват я в их гибели. Мы всегда плюемся и чихаем самоцветами. И не мои заботы,
