шестьдесят-двести десятин получила почти тысяча человек, причем исключительно майораты, завязанные на службу. Государь не скрывал своей философии от Игоря…
– Когда делаешь благодеяния многим и понемногу, они остаются благодарны, а когда много и немногим – они начинают считать это должным.
Вообще, император и раньше любил красиво оформленные фразы, а теперь полюбил еще больше, так что частенько «радовал» окружающих витиеватыми сентенциями. Была и другая подоплека:
– Магнаты всегда опасны тем, что рано или поздно может появиться желание не просто влиять на политику в стране, а делать ее самостоятельно, без оглядки на государя. А с такими деньгами да окруженные множеством прихлебателей, дел они наворотить могут немало.
– Ну-у… Сейчас, да, – согласился Рюген, – ну а позже можно будет допустить существование магнатов. Главное, чтобы были четко очерченные границы, которые им нельзя переступать. И правила игры жесткие, но справедливые, и главное – неизменные.
– Воля государя превыше всего! – стиснул Петр руками подлокотники кресла. Присутствующий на беседе Павел (собственно говоря, она происходила в его покоях) переводил горящие восторгом глаза с одного собеседника на другого.
– И снова согласен, – китайским болванчиком закивал Грифич, – вот только приструнив заговорщиков, ты сам должен очертить рамки, в том числе и для себя.
– Зачем?
– Чтобы инициативу не душить. Если слишком уж увлечешься «волей государевой», вспомни, что было при Петре Первом (Великим попаданец категорически отказывался его называть).
– Верно, – нехотя согласился император, – он любую инициативу задушил, помню.
Такие беседы жутко выматывали принца, но что поделать, Петр повадился проводить их не менее двух раз в неделю, да непременно в присутствии сына – приучал к политике. Ну а каково было Рюгену, который должен был отстаивать свои убеждения, но при этом не слишком страстно, и одновременно облекать суждения в удобоваримую форму, понятную и приемлемую как мальчику, так и государю. Ну а если учесть, что у последнего сильно испортился характер… Было непросто.
Непросто было и с коронацией – на нем по-прежнему висела часть предстоящего мероприятия, и нужно сказать, что свою часть он давно уже подготовил. Отвечал Грифич за художественно-развлекательные вещи и частично за безопасность, но тут уже после Шувалова и Миниха.
Коронацию нужно было провести торжественно и без спешки, но и откладывать недопустимо. Если бы Петр короновался раньше, то многие рядовые мятежники не выступили бы против него. Церемонию назначили на середину августа, но без окончательной даты – на случай непогоды.
Коронация по традиции проходила в Москве – в Успенском соборе Московского Кремля. Грифич выехал туда загодя, а часть его людей и вовсе – еще до попытки переворота.
Каноническая часть мероприятия прошла в Кремле, здесь сложно было внести что-то новое, поскольку все было тесно завязано на христианстве и традициях – как византийских, так и русских. Здесь попаданец предложил несколько десятков небольших поправок, но Воронцов настоял, чтобы все было как можно более традиционно – даже короновался Петр шапкой Мономаха.
А вот когда он вышел из стен Кремля и поднялся на стены специального помоста – приветствовать подданных, то тут и началось время Грифича. Сперва – «Боже, царя храни», затем еще десяток столь же торжественных песен, парад «истинно верных» и прочие мероприятия.
Все происходящее вызывало бурный восторг у зрителей – на зрелища эпоха не самая богатая, да еще и религиозная подоплека… Игорь видел множество людей, которые молились, опустившись прямо на колени, и нельзя сказать, что это были исключительно крестьяне, встречались и люди в дворянских платьях.
Торжества продлились почти неделю и затем частично повторились в Петербурге. Попаданец выгреб из своей памяти буквально все, что было можно, – парады, кулачные бои и борьба, фехтование и фланкирование, силовое многоборье и армреслинг, клоуны на ходулях и многое-многое другое.
Основной же «фишкой» коронации было то, что большую часть представлений готовили сами зрители. То есть хотят портовые рабочие выпендриться – готовят представление, и перед его началом объявляется, что именно они его готовили. Вроде бы нехитрый прием, но прошел на ура и позволил не только проявить себя талантам, но и сэкономить достаточно круглую сумму. Впрочем, экономия эта оказалась бессмысленной – Петр подарил их фаворитке…
Амнистия рядовым мятежникам прошла сразу после коронации. Ну как амнистия… Сперва долго нагнеталась обстановка, и гвардейцы готовились к повторению «Стрелецкой казни»[123] и молились, родные же осаждали всех, кого можно и нельзя, прося о помиловании, заступничестве и прочем.
После коронационных торжеств объявили, что рядовые гвардейцы…
«Заступничеством Павла остаются в живых. В искуплении вины они отправляются в армию на десятилетний срок и без возможности повышения в течение трех лет. Ну а кто проявит должное рвение в службе и храбрость в боях, сможет заслужить повышение и сократить срок немилости». Были там и другие оговорки – вроде невозможности находиться в будущем в Петербурге и Москве, некоторых иных ограничениях прав.
На фоне возможной смерти это выглядело милостью, да и со сроком службы… Все понимали, что максимум лет через пять на рядовых должностях в армии останутся разве что откровенные дурни, остальные же просто покинут армейские ряды. В общем, кара не была жестокой.
