разорвал всю, налопался до закачения зенок. Ничего не соображал уже, заполз в первое попавшееся место. Нам с тобой его даже искать не пришлось. Что всё это значит? Упырь не может не жрать, вот что.
– Как и мы, мастер…
– Ёрничаешь, парень? Это хорошо, это правильно, но только до некоего предела. О коем тебе и напомнит мой подзатыльник.
– Ой!
– Ничего, терпи. Сам знаешь, я без дела рук не распускаю. Так вот, сказал-то ты верно – упырь не может не жрать. Таково его упырье естество, и там, где мы, люди, можем себя сдержать, поголодать, если надо, последнюю краюху отдать тому, кто ещё пуще нашего мучается, упыри никогда… что сказать хочешь, парень?
– Так ведь люди-то, мастер, люди – они тоже разные бывают…
– Правильно говоришь. На иного посмотришь – ей же ей, иной упырь краше покажется. Да, хуже вампиров люди порой. Не зря ж из них самые злые кровососы и получаются. Не из эльфов там или орков – а из людей.
– А из гномов, мастер?
– Ни разу не слышал. И не встречал. И никто не встречал. Гюнтер плёл что-то такое, ну так на то он и Гюнтер, чтобы языком молоть. А вот знавал я одну чародейку, Кларой Хюммель звали, не ведаю, откуда, но не нашенская она, точно – так вот говаривала та волшебница, что не родился ещё такой упырь, чтобы гнома смог бы обратить. Мол, у гномов совершенно невероятная резистентность к такого рода делам.
– Резистентность, ага… ну да, понятно. Устойчивость.
– Хм-м, парень, а ты точно из книжников. Я-то это слово сам только с десятого раза выговорить смог правильно. Устойчивость, верно. Сопротивляемость. Но не важно, главное – что гномов-упырей мне досель не встречалось и, сподоби силы заокраинные, не встретится. А у нас с тобой начинается дело уже настоящее, за что князь нам деньжат авансом-то и отсыпал. Мальчишка-кровосос-то сегодняшний не просто так тут очутился.
– Так, мастер, значит, именно тут и сидит тот, кто его обратил?
– Нет, парень, соображаешь ты быстро, хорошо, но тут вот ошибся. Тот, кто паренька этого с пути истинного сбил, кто его обратил, того тут давно уже нет. И след простыл, да не просто простыл, а всеми мыслимыми чарами затёрт. Старый вампир здесь прошёл, приятель, старый и сильный. Проскользнул незамеченным, долго, видать, скрывался, высматривал, выжидал. Ну и… дождался. Не одного парнишку этого, нами с тобой упромысленного, он обратил. Попался в его сети и ещё кто-то. Кто-то, кто княжескую дочь сгубил. Жаль, князь про этого гада ничего толком сказать не смог. Вот этого второго нам сыскать и надлежит, за это награда и положена. А это потруднее выйдет, чем нашего сегодняшнего торопыгу на кол нанизать. Но всё равно – надлежит его найти и поступить с ним соответственно. Опять спросить чего хочешь?
– Д-да, мастер… а почему мы упырей-то этих по одному ловим? Ловим по одному, а они всё лезут и лезут. Всё больше их и больше с годами. И народ на рынке болтает, что, мол, есть тайное вампирье царство за горами, оттуда они к нам и пробираются, и, пока стоит оно, ничего с кровососами мы не сделаем. Одного на кол посадим – трое других появятся.
– В корень зришь, парень. Я не я буду, если из тебя толка не выйдет. Упырей и впрямь больше становится, мы, охотники, промеж себя давно уже заметили. Кто-то зубоскалить принялся, Мартин-косой, если не ошибаюсь: мол, хорошо, работы больше, деньжат тоже. Вот уж поистине, бывают и среди охотников дураки, хоть и удачливые… Чепуха это, конечно. Каждый новый вампир – новые смерти. И новые вампиры, когда в силу войдёт.
А про «царство» ты не слушай. Нет его. Я бы знал. Даже Гюнтер о таком врать остерегается. Но правильно ты говоришь, что лезут они откуда-то; да, верно, лезут. И мы, охотники, знаем даже, откуда. Из Гнилогорья. Сидит там где-то за трясинами на закатном берегу Вирра старый их верховодник, пахан, знаешь, как у воров бывает. Главный над ними, стало быть. Сидит сиднем, никуда сам не вылезает, летает нетопырём разве что, кровь сосёт осторожно и с оглядкой, головы не теряет. Да и зачем, ему мелкие подручники всё сами приносят-приводят. И вот чтобы до этого пахана добраться, надо сперва лишить его тех самых подручников, не дать мелким выкормышам силу набрать, устроиться в людских пределах, гнёзда их надобно вскрывать по одному, как нарывы. Потому как от гнёзд тех и бoльшие беды проистекают, но про то сейчас тоже говорить не станем. И знаешь, что тут главное, во всей этой вампирьей карусели?
– Что, мастер?
– Сам не сообразишь? Зря я тебя хвалил?
– Э-э… Сажать их на колы быстрее, чем они появляются?
– В точку. Никакой упырь, даже самый старый и сильный, не может творить новых неисчислимыми ордами. Высосать кровь, убить, сожрать сердце и печень – это пожалуйста, это когда угодно. А новых упырей создавать – нет, не может. Даже гуунов не может. Ждать надо, пока слюна ядовитая накопится, ихор по-учёному, всяких разных видов. Для гууна вот один ихор нужен, и много, для настоящего упыря, как говорилось уже, – хоть и меньше каждого, да разных. Как ты сказал, «из подскульных желёз». Но это из подскульных, а есть ещё и надчелюстные, и подчелюстные, и пазуховые, в верхние клыки открывающиеся. Их для гууна не требуется.
– А сколько же… сколько ж в день тогда они сотворить могут? Одного, двух, трёх? Вот тот старый, про которого речь вели, который того, последнего, сотворил, и ещё одного, за кем охотимся, – сколько ж он ещё тут оставить мог?
