Ну что, пока всё не так плохо. Неловко, словно гигантский младенец, Халк гладит щенка по шёрстке. Может быть, это успокоит громилу и вернёт его в человеческую форму.
Вот только он слишком увлёкся. Он гладит щенка всё сильнее и сильнее.
– Халк тебя тискать, и тискать, и тискать, и тискать.
– Тише! Осторожно! Ты же не хочешь…
Ой-ой.
– Щеночек? – Халк, широко раскрыв глаза, смотрит на застывшую зверушку у себя на ладони. – Почему щеночек не двигаться?
Он поворачивается ко мне. Его зелёные губы дрожат.
– Почему щеночек не двигаться?
Как бы ему это объяснить?
– Э-э-э…
Халк тыкает мистера Пушистика пальцем:
– Просыпайся, щеночек! Не надо… не надо…
В глазах у Халка стоят слёзы. Он кладёт бездыханного Пушистика на землю рядом со мной.
– Халк не хотеть. Халк не плохой.
Никогда раньше не слышал, как Халк плачет. Это… довольно дико.
Он отпрыгивает в сторону с криком:
– ХАЛК НЕ ПЛОХОЙ! ХАЛК НЕ ПЛОХОЙ!
И уносится прочь, прыжок за прыжком, пока треск ломающегося асфальта не стихает в отдалении.
Глава 17
МИСТЕР ПУШИСТИК! Мы едва тебя знали. Увы. Никаких признаков Щ.И.Т. а по-прежнему не видать, однако зелёная угроза миновала, а рабочий день набирает обороты, и в городе мало-помалу воцаряется привычная суета. Мимо проходят всё больше и больше людей. Конечно, они на меня таращатся. Просто не могут удержаться.
Говорят, что жители Нью-Йорка недружелюбны, но это неправда. Вечно торопятся? О да. Наглые? Конечно. И да, поймать такси тут не каждый сможет – это отдельная наука. Но стоит спросить дорогу, и тебе всякий поможет. Просто говори по существу и формулируй свои дурацкие вопросы как можно чётче. Времени в обрез!
Толпа зевак, которая постепенно собирается вокруг меня, ясно даёт понять, почему Америку называют плавильным котлом. Белые и чёрные, латиносы и азиаты, мужчины и женщины, старые и молодые, рабочие и начальники, родители-одиночки и однополые пары – все они, наплевав на различия, теснятся вокруг меня, распихивая друг друга, чтобы получше всё разглядеть.
Невдалеке у порога дома притулились двое бездомных. Одежда у них серая, кожа тоже серая, под стать улице, и никто даже не смотрит в их сторону. Действительно, что тут такого? А вот парень в чёрно-красном костюме, крепко отметеленный, рядом с мёртвым щенком лабрадора – это что-то новенькое.
Все мигом вооружаются смарфонами и, не жалея карт памяти, самозабвенно снимают видео, хотя никто из нас даже не двигается.
Если бы у кого-нибудь из них был действительно острый слух, он бы услышал, как моё тело постепенно срастается. Но с виду я, лежащий в перемолотой каше из своих внутренностей, наверняка произвожу то ещё впечатление. А Мистер Пушистик выглядит почти как при жизни, но от этого мне ещё печальнее.
Какая-то зоркая девица в деловом костюме протискивается в первый ряд. Её лицо перекашивается от ужаса. Может быть, она всё-таки додумается вызвать скорую?
Как бы не так. Ещё одна отличительная черта ньюйоркцев – они полны сюрпризов. Она указывает на меня с таким видом, как будто я только что вылез у собаки из-под хвоста:
– О боже! Это тот самый похититель собак из новостей! Он убил этого щенка!
– Неправда! И это не просто какой-то там щенок. У него было имя. Его звали… хнык… Мистер Пушистик.
Собравшаяся толпа, не ожидавшая, что я ещё живой, хором испускает вздох и отступает на шаг. Казалось бы, говорящей кучке плоти стоит поверить на слово. Я бы поверил. Но безумные предположения порождают дикие обвинения.
– Как ты мог сделать такое с бедным беззащитным щенком, мерзавец? – спрашивает курьер на велосипеде. Он снимает куртку и укрывает пса.
– Не могу ответить на этот вопрос, потому что, как я уже говорил, я этого не делал.
– Убийца! – кричит девица в костюме.
– Гм… по сути это верно, однако…
Мужчина в костюме-тройке, тощий, как спичка, трясёт передо мной свёрнутой газетой «Дневник Уолл-стрит», как будто хочет ударить меня по носу.
