смотрит на кегли.
Я понимаю, что он честно заслужил свои награды. Он использует классическую технику броска, предпочитая изящество и точность силе и скорости. Он выпрямляет плечи, замахивается, держа руку почти параллельно полу, и мягко, почти бесшумно отпускает шар.
Видите, какая у меня память? Я был женат около четырёх раз, но даже под страхом смерти не вспомнил бы имя ни одной
Судя по всему, мяч летит прямо в карман между первой и третьей кеглей. Я могу безошибочно определить, когда он достигает цели, глядя на то, как улыбается Крастон – так широко, что на лице трескается латекс.
Вот только вместо стука кеглей я слышу… пронзительный лай.
О господи.
Зачем мне вообще придумывать сюжеты, если мир подкидывает мне такие истории? Это не Человек-шар. Это не герой. Это…
Окно в подвал пробить нелегко – в него вставлена металлическая сетка, чтобы отваживать незваных гостей. Но меня так просто не остановишь – ни в жизнь. Прежде чем разбитое стекло успевает рассыпаться по полу, я уже стою посреди дорожки.
Быстрый взгляд на кегли подтверждает ужасную правду.
У меня перехватывает дыхание.
Это не кегли, это щенки! Господи боже, это щенки! Он использует щенков вместо кеглей! Связал их ремнями на липучках! Матерь божья!
Правда, надо отдать Крастону должное: он выбил страйк. Все десять щенков валяются на полу и скулят – их уже почти засосал в свои недра пинсеттер. Я разламываю машину на части и вижу, что она удерживает в плену ещё двадцать малюток. Я выпускаю их на свободу – так быстро, что Крастон даже шелохнуться не успевает.
Когда я поворачиваюсь к нему, он всё ещё в шоке на меня таращится.
– Я не вовремя, говоришь? Так вот чем ты занят!
Я бью его в живот. Пресс у него крепкий, накачанный – наверное, сказались тренировки, – так что нет нужды сдерживаться.
– А как тебе это? – хук справа в челюсть.
– Скажешь, тоже не вовремя? – хук слева в подбородок.
Остатки латекса и искусственных волос сползают прочь. Передо мной не пенсионер, а здоровяк в самом расцвете сил. Но даже это не объясняет, почему он не падает после шестого удара. Потом я понимаю, что специально бил его под таким углом, чтобы он удержался на ногах. Видимо, даже моему подсознательному он противен.
Я на секунду прерываюсь. Карстон падает на пол.
Он пытается уползти. Его голос, даже искажённый болью, звучит на редкость брутально:
– Ты не знаешь, каково это!
Я кричу ему прямо в ухо:
– Сбивать щенков вместо кеглей? Не знаю и знать не хочу!
– Я не делал им больно!
Я напоминаю себе, что у всякой медали две стороны, и для разрядки пинаю его в бок.
– Ты связывал их, пропускал через пинсеттер и сшибал семикилограммовым шаром! Думаешь, это не больно?
– Я… я думал, им нравится!
Я сгребаю его за шиворот и поднимаю, чтобы мы оказались лицом к лицу:
– Нравится? Нравится?! Давай-ка я проделаю с тобой то же самое и посмотрю, как ты запоёшь!
– Ладно, ладно! Может, им и правда не нравилось. Но, клянусь, я не делал им больно… очень больно.
Я заношу руку для нового удара. Он поднимает
– Пожалуйста, не надо! Неужели у тебя никогда не было чувства, что ты обязательно должен что-то сделать, даже если все сочтут тебя психом?
Я прищуриваюсь:
– Убить подонка забавы ради, например?
– Ну… э-э-э… например, так, если угодно. Поверь мне, я не всегда таким был. – В глазах у него стоят слёзы. – Я был чемпионом, играл в серьёзных лигах. У меня было полно денег и трофеев, а ко всему этому прилагалась невеста. В тот вечер я был в одном фрейме от абсолютной победы. Я уже замахнулся, когда щенок какого-то мальчишки, который праздновал в том же клубе свой день рождения, выскочил прямо на дорожку. Я видел, что он бежит ко мне, но я уже стоял на старте. Мне не хотелось заново целиться, и я решил, что щенок увидит шар и отскочит в сторону, но потом… потом…
Он закрывает глаза и вешает голову.
– Меня вышибли из лиги. Девушка ушла от меня к футболисту. Я стал изгоем. Да, конечно, я пытался начать жизнь заново. И мне даже казалось, что у меня получилось. Но потом в один прекрасный день я запустил камнем в белку – и ни с того ни с сего почувствовал себя лучше. Вся боль, которая терзала
