На его гладкой блестящей поверхности вздувается какой-то бугор, похожий на волдырь.
Я смотрю на экран в надежде увидеть кнопку «Остановить вирус».
Но её там нет.
– Эл, пора сматываться!
Она пытается встать, но всё вокруг ходит ходуном. Бак вот-вот взорвётся, и я прыгаю на Эл, прикрывая её своим телом. Я жду страшного грохота, оглушительного хлопка, мощного взрыва, который всех нас сотрёт с лица земли. Вместо этого раздаётся звук, который мог бы издать Галактус, Пожиратель миров, если бы его замучила диарея.
Розовая слизь, которая когда-то была плотью пяти монстров (пяти ведь, верно?), единым потоком исторгается наружу, заливая весь пол толстым волнующимся слоем.
Помните, я говорил, что на самом деле никого не убиваю, потому что вся эта дрянь технически ещё жива? Не знаю, как такое возможно и почему это происходит, но из глубин липкой лужи доносится голос. Злобный, глухой и полный боли – как будто само существование причиняет его обладателю невыносимые страдания, а необходимость говорить тем паче. И в то же время он не может не существовать, не может не заявлять о себе, и поэтому он произносит:
– Мы… живые.
Глава 25
МЫ ОКРУЖЕНЫ концентрированной жизненной материей. Нечто, не до конца обращённое в ничто, взывает к нам. Огромная, бесформенная, смятённая масса плещется вокруг нас, словно океан, заливая пустые пространства, облизывая стены и двери. Мы с Эл уже вляпались в эту лужу, но волны на её поверхности мне совсем не нравятся. Чтобы они нас не задели, я ставлю Эл на стол – надеюсь, что это стол, а не очередная установка для лучей смерти. Убедившись в своей правоте, я запрыгиваю следом.
Беспомощная (редкий случай!), она прижимается ко мне.
– Уэйд, что это?
Слова вдруг покинули меня – разбежались, словно узники, выпущенные на
– Ну… Хм-м… Как бы тебе объяснить… Представь, что осьминог размером с Нью-Джерси побывал в блендере и теперь пытается собрать ошмётки своего тела.
Сравнение не хуже прочих. Эта дрянь повсюду, и она розовая. Я это уже говорил, но вы должны понимать, что это не тот розовый цвет, который так любят трёхлетние девочки. Представьте себе кучу расчленёнки – её светлые участки будут примерно такого цвета. На поверхности вздуваются маслянистые пузыри и лопаются, порождая новые пузыри, но чуть потемнее. Они образуют причудливые сгустки. Из липкой массы высовываются щупальца и тут же снова растворяются. Некоторые корчатся и изгибаются, пытаясь сохранить форму, но тщетно. Бульканье, шипение, треск, свист и вой каким-то образом складываются в голос, и он зовёт:
– Отец… отец…
Эл хватает меня за плечо:
– Это оно про тебя.
– Не уверен, – шепчу я в ответ. – Возможно, оно употребляет это слово в метафорическом смысле, обращаясь скорее к своему создателю, нежели к настоящему, биологическому отцу. Мы даже не знаем, может ли оно нас слышать!
– Отец, это ты?
Ишь ты, какая умная слизь.
Эл подталкивает меня:
– Давай, поговори с ним.
Я качаю головой:
– Не знаю, стоит ли. Я только что, преодолев страх перед незнакомцами, сходил на свидание, и всё прошло как-то не очень. Да к тому же о чём можно говорить со сбрендившей субстанцией?
– Ты меня спрашиваешь? – она стучит меня по лбу. – Тебе виднее. Как ты разговариваешь со своими голосами в голове?
Вот именно, Уйэд. Как?
В нескольких сантиметрах под нами вязкая жижа бурлит и пускает пузыри.
– Отец! Отец!
Вот ведь блин!
– Я слушаю тебя, э-э-э… сын.
– Отец… почему… мы…
