вас: обратитесь к своему рассудку! И со всей страстью скажите, что вас беспокоит. Скажите, что мы делаем неправильно? Скажите, в чем мы ошибаемся?
Боковым зрением Николай Константинович заметил, как из серо-зеленых глаз его дочери, стоящей совсем близко, вдруг выступили слезинки и скатились по гладкой коже, задрожали на точеном подбородке, поблескивая в лучах тусклого зимнего солнца. Лицо великой княжны было невозмутимым. Она с достоинством улыбалась своим подданным, размахивающим рукописными плакатами «Мы любим вас!», «Ее Императорское Высочество Екатерина – лучшая!» – и поразительным: «Скинемся по 3 рубля на подарок величайшему монарху всех времен!».
Император на секунду прикрыл веки, перезагружая мозг, и продолжил:
– Я здесь, чтобы поблагодарить вас. Поблагодарить за вашу честность. За вашу открытость. За ваш патриотизм. Сегодня вы можете изменить свою страну. Вы можете изменить нашу жизнь. Говорите, сограждане! Говорите! Говорите!
И государь взмахнул правой рукой:
– Да начнется День Гнева!
Страна зааплодировала, заорала, заулюлюкала, засвистела.
Зазвенели пивные кружки в трактирах.
Дворцовая площадь пришла в движение. Взмыли вверх огненные свечи, одобренные дворцовым комендантом. Квадрокоптеры, ловко обходя пышущие искрами столбы, метнулись за новыми порциями кофе, чая, морса и сбитня. Из-под арки Главного штаба, неторопливо раздвигая толпу, со страшным скрипом выплыла старинная угольно-черная почтовая карета, украшенная фамильным гербом рода Романовых: на серебряном фоне ярко-красный грозный полуястреб-полулев с золотым мечом. Наверху кареты красовалась белая надпись: «Для жалобъ на Государя Императора Всероссійскаго».
Дилижанс был тоже частью традиции. И надпись на нем сделали еще до грамматической реформы тысяча девятьсот сорок девятого года, когда государь Алексей Николаевич взял и выкинул из русского языка несколько лишних букв, чтобы сделать его более доступным для иностранцев. Алексей Николаевич всегда стремился подружиться с целым миром.
Люди наперебой кинулись бросать в карету заранее заготовленные записочки и подарочки для монаршей семьи. Разумеется, девяносто девять процентов жалоб принималось сегодня в электронном виде, но наследие есть наследие, и отправить древний дилижанс на свалку, где ему было самое место, государь не мог – при всей своей императорской власти и при всей своей любви к техническому прогрессу. Автору знаменитой пневморессоры в виде подвижного рукава, позволившего радикально увеличить дорожный просвет машины и ставшего новой вехой в истории мирового автомобилестроения, было больно смотреть на страдающего от дряхлости почтового динозавра.
Но сейчас Николай Константинович думал не о промышленной эволюции. Его беспокоила страдающая непонятно от чего двадцатипятилетняя дочь.
– Кати, и все же что случилось? – тихо спросил он, незаметно отступив от микрофонов и помахивая ревущей толпе рукой.
Екатерина, сохраняя на лице царственную улыбку и благожелательно кивая россиянам, так же тихо ответила, не поворачивая головы:
– Случилось, папенька, то, что все мужчины – первостатейные подлецы.
– Значит, дело в Джиме, – с утвердительной интонацией уточнил Николай Константинович.
– Дело в его сообщении.
– Каком сообщении?
Серо-зеленые глаза потемнели и сузились.
– Мистер Джеймс Смит был столь любезен, что вчера, прямо во время работы, прислал мне на компьютер сообщение, в переводе на русский примерно такое: «Привет, детка, думаю, нам нужно расстаться, я встретил свою судьбу в столовой, она веселая, классная и всегда дает мне бесплатный пирожок». Знаю я эту так называемую судьбу! Буфетчица Марфуша ее зовут! – Навряд ли дворцовый комендант одобрил бы молнии, которые исходили сейчас из глаз великой княжны. – Марфушенька-душенька, ух! Она и двух английских слов не свяжет. Ах, папенька, не знаю, есть ли еще на свете девушки, которых бросали по внутренней корпоративной сети, на радость системному администратору. Это такое унижение! Такое унижение! Я едва сумела закончить разговор с клиентом.
– Надеюсь, клиент ничего не заметил? – с тревогой поинтересовался отец.
Великая княжна работала в колл-центре Русско-Балтийского завода – превосходное знание пяти языков позволяло ей принимать звонки от иностранных владельцев русских автомобилей – и, по характеристике ее непосредственного начальника, «никогда не теряла выдержки, хотя иногда вела себя с клиентами холодновато».
– Папенька! – шепотом воскликнула Екатерина. – Ну почему ты всегда думаешь только о работе?
– Прости, Кати, прости. Но знаешь, я всегда был уверен, что Джим тебя не достоин.
– Из-за разницы в происхождении? Из-за того, что он сын американского фермера, а я – дочь российского императора? Не ожидала от тебя, папенька, не ожидала такой мелочности, такого снобизма!
– Нет, клянусь шестеренкой, какой еще снобизм! Просто он такой… такой… – Император хотел было сказать «тупой», но государю не к лицу просторечные обороты, и пришлось подбирать созвучное слово: – …такой пустой!
