прогресс по сравнению с кукованием в машине, припаркованной под окнами дворца.
– Прежде всего, хочу вас как следует отругать, друзья мои сердечные. Маловато вы присылаете эсэмэсок, очень мало! Настолько до смешного мало, что плакать хочется. Неужели вы совсем не любите меня, вашего лучшего друга, и совсем не беспокоитесь о ваших фаворитах? Поверьте, народный рейтинг имеет значение! После сегодняшнего испытания в конкурсе останутся только двое. Развязка уже очень близка, друзьяшки вы мои милые.
Да, и Мелисса должна была сделать все, чтобы развязка удивила не только милых друзьяшек, но даже и саму великую княжну. После изгнания Вяземского премьер-министр ненадолго упала духом, но на следующий день у нее уже был готов новый план. А именно: никакой свадьбы! Нельзя допустить, чтобы принцесса вообще вышла замуж в ближайшие месяцы.
Николас не доверит трон одинокой девчонке, которая станет думать только о том, как устроить свою личную жизнь. Он сам останется у власти, что позволит главе правительства продолжить осаду императорского сердца.
Катарина еще молода, Гименей ее подождет, а вот тридцатисемилетней Мелиссе стоило поторопиться.
– Итак, друзья мои, сегодня мы проверим размер харизмы наших женихов. Сумеют ли они очаровать аудиторию? Смогут ли провести общественное мероприятие на высшем уровне? На что они годятся как государственные деятели? – Ангел попытался сделать умное лицо, потом не выдержал и хихикнул: – Друзьяшки-милашки, испытание протоколом объявляю открытым! – Он сделал широкий жест в сторону Мелиссы. – Шкатулка судьбы находится в руках нашего специального гостя. Премьер-министр Российской империи Мелисса Майер, дамы и господа!
Мелисса очаровательно улыбнулась в камеру. Ангел крикнул:
– Как всегда, у каждого участника есть десять минут на то, чтобы произнести торжественную речь. Напоминаю вам, друзья, мы работаем в прямом эфире. И первым в зал приглашается Семен!
Столыпин, путаясь в собственных нетвердых ногах, вошел в кованые двери и под перекрестным огнем камер доплелся до Мелиссы. Премьер-министр, которая в последние месяцы видела его только по телевизору, поразилась произошедшей с обер-камергером перемене. Однотонный серый галстук грустно сбился на сторону, вокруг рта появились горькие складки, глаза из голубых стали какими-то бесцветными. Кудряшки уже не топорщились так задорно, слежались, как шерсть бездомной собаки. Заметно было, что придворный переживает тяжелые времена.
Столыпин нехотя сунул руку в шкатулку и вытащил первый попавшийся конверт.
– Задание: церемония открытия прогрессивного хлева на хуторе в Псковской губернии! – звонко прочитала Мелисса по бумажке. – Реквизит: двухнедельный поросенок!
Придумывая задания для потенциальных принцев-консортов, Мелисса рассудила так: на самых важных публичных мероприятиях должна присутствовать государыня императрица, а ее супругу достанутся лишь второсортные, малозначимые события. Телевизионщики с этим согласились, но потребовали добавить зрелищности: просто речи, да еще на какие-то мутные темы – это тоскливо. После долгих размышлений договорились все задания привязать к живой хрюшке, которая не даст зрителям захрапеть, даже если участник забуксует. Мелисса горячо поддержала идею: что может быть лучше, чем подложить свинку всем конкурсантам без исключения?
Лицо Столыпина покрылось нездоровыми пятнами. В круг света, где стояли они с Мелиссой, въехала радиоуправляемая грузовая машина с крошечной ромашкой Русско-Балта на переднем бампере. В открытом кузове сидел розовый поросенок и доброжелательно посматривал на Столыпина.
– Берите нашего Джима на руки, уважаемый Семен, и скажите несколько слов на заданную тему! – подсказала Мелисса. – Представьте, что вы только что разрезали красную ленточку и зашли в новый, высокотехнологичный частный хлев.
На самом деле про сельское хозяйство обер-камергер мог разглагольствовать часами. Премьер-министр не раз была свидетелем весьма содержательных совещаний Николаса со Столыпиным – помощник императора был в курсе всех текущих реформ, и государственная поддержка хуторов была одной из них. Придворный знал цифры, знал настроение крестьян, не раз ездил в Калужскую губернию, на Металлургический завод Мальцова, где производились неубиваемые, высокотехнологичные тракторы – их дарили перспективным хуторянам. Крестьяне ласково называли мальцовские тракторы «малышами».
Можно было напомнить зрителям, что раньше по территории Царского Села прогуливались точно такие же свинки, как та, что сейчас уютно пригрелась на руках у Столыпина: пару веков назад на окраине парка выращивались лучшие в стране породы скота.
Можно было порассуждать на тему аграрной реформы, проведенной прапрадедом Семена, который в начале двадцатого века, после швейцарской революции, совершенно безвозмездно начал раздавать землю крестьянам. Так, собственно, и появились в империи первые самостоятельные хутора.
Многое, многое можно было сказать. Но Столыпин молчал, глядя в пол. А поросенок Джим тем временем задумчиво жевал его магнитный пропуск.
Спустя тридцать томительных секунд Семен поднял глаза на Мелиссу и срывающимся голосом проговорил:
– Я не могу. Не могу!
После чего выронил неуклюжего Джима (поросенок завизжал, одновременно лишившись вкусняшки и ударившись толстеньким бочком о паркет) и бросился обратно к кованым дверям, откуда донеслось пронзительное: «Сынок! Я здесь!»
Джим же с перепугу кинулся в другую сторону – прямо к телевизионщикам, сгруппировавшимся у других дверей. Громче поросенка завизжали гримерши. Ангел залепетал что-то невнятное в камеру. Великая княжна выглядела встревоженной. Свиненыш метался в толпе, врезаясь в ноги операторов,
