бы и похлопотать.
– Вот я и увидел воочию известную учтивость Молота Ведьм, о которой был так наслышан, – усмехнулся епископ, тут же посерьезнев: – А какое событие, майстер Гессе?
– Простите? – нахмурился он, и фон Киппенбергер пояснил, кивнув через окно на ворота Альтенбурга:
– Не более чем за час до вашего появления у входа в крепость появился горожанин – насмерть перепуганный и оттого невероятно косноязычный. Он так требовал впустить его, что привратник не осмелился отказать: было видно, что случилось нечто ужасное, о чем мне следовало знать. Его впустили, и я принял его, но из его путаных объяснений мало что сумел понять. А в то, что все же сумел…
– … не смогли поверить? – договорил Курт, когда епископ запнулся; тот тяжело кивнул:
– Наверное. Мне ведома ваша слава, майстер Гессе, и мне не надо напоминать о сожженном вами архиепископе Кельнском, прости его Господи, если это возможно, и я полностью отдаю себе отчет, что значит в вашем присутствии сомневаться в Господних чудесах или дьявольских кознях. Да и мой сан кое к чему обязывает, – вскользь усмехнулся фон Киппенбергер. – Однако описанное было поистине немыслимым. Я, разумеется, допустил, что случилось нечто выходящее из ряда вон, но вестник был совершенно очевидно не в себе, и я не знал, что с чем связано, – его состояние с тем, что он увидел, или же то, что он увидел, – с его состоянием. Посему послал вниз одного из своих людей, дабы он осмотрелся на месте, собрал необходимые сведения и доложил мне, как обстоят дела на самом деле и есть ли хоть доля истины в словах вестника.
– Где тот горожанин сейчас и как его зовут?
– Томас Блау, магистратский писец. Он возвратился вниз, в город: у него семья, которую он не захотел «покидать в этом ужасе».
– Магистратский писец… – повторил Курт. – Стало быть, во время происшествия он был в ратуше и все видел вблизи?
– Он так сказал. Но то,
– Не знаю, это зависит от того, что именно было сказано.
– Что во время вчерашней грозы трагически погиб майстер Хальс, – следя за лицом гостя, медленно проговорил епископ, – а сегодня утром горожане обвинили в этом женщину и сбросили ее в реку у ратуши…
– Девочку, – поправил Курт, – и не сбросили, а решили учинить всеми постановлениями запрещенное ныне испытание водой. Веревка оборвалась, когда по моему приказу девочку попытались поднять из воды. А в остальном верно.
– И из воды она поднялась сама.
– Да, Ваше Преосвященство.
– И учинила там…
– Вот об этом нам и стоит поговорить, – оборвал Курт, не дав хозяину крепости закончить. – Убитая вызвала (если так можно выразиться в данном случае) кипящий шторм над мостом у ратуши, тем самым покарав своих убийц. Все верно. Но ваш вестник не знал или не увидел одного: я был там. Не у ратуши, а прямо в реке, в самом центре кипящего Регнитца: я пытался отыскать девочку и вытащить на берег. И, как видите, остался невредим, что, полагаю, должно пресечь в корне любые попытки приписать ей дьявольский договор, темное ведьмовство или любые другие мерзости, порочащие ее память доброй христианки.
Фон Киппенбергер несколько мгновений сидел молча, косясь на молчаливую ведьму в углу, потом бросил взгляд в окно, на уже совершенно разрумянившееся солнце, и, наконец, медленно кивнул:
– Вам видней, майстер Гессе. Что? – уточнил епископ с едва уловимой усмешкой, когда Курт удивленно шевельнул бровью. – Вы ждали, что я встану в позу и начну вам перечить? Что стану грозить или меряться с вами чинами?
– Откровенно говоря, да, – согласился он. – Все же я вторгаюсь в вашу епархию. Ad verbum[65].
– Искать ересь, выявлять ведьм, раскрывать чародеев и сражаться с ликантропами или иными сатанинскими тварями – епархия никак не моя, – невесело улыбнулся фон Киппенбергер и продолжил уже серьезно: – Я рад, что мне не придется вмешиваться, майстер Гессе, прямо вам скажу. Я, как вы сами видите, несколько нездоров, а посему не могу ни присутствовать на месте, ни…
– Простите, если покажусь грубым, – заметил Курт, даже не пытаясь скрыть недовольства, – однако повторюсь: не кажется ли вам, что обстоятельства требуют вашего присутствия? Горожане напуганы, магистрат в stupor’е, бамбергский обер невменяем, инквизитор старшего ранга мертв, единственный оставшийся в разуме и на ногах представитель Официума – мальчишка без полномочий и мало-мальского опыта…
– И именно потому, повторюсь и я, майстер Гессе, я рад, что здесь вы. Я знаю, что вы сумеете совладать с ситуацией, восстановить спокойствие и мир в Бамберге, и я всецело доверяю вашему опыту в том, что касается этой печальной истории.
– Печальной? – переспросил Курт хмуро. – Мир и спокойствие? Ваше Преосвященство, вы вообще давно спускались вниз из вашего каменного гнезда? Мира и спокойствия в городе нет вот уж второй год, Официум жжет горожан десятками, по Бамбергу разгуливает либо corruptio, либо самое настоящее колдовское поветрие, уличные шайки устраивают войны и резню, сравнимые с междоусобицами прежних времен… Вы, ad vocem[66], хотя бы читали протоколы Официума, под которыми стоит ваше одобрение, не говоря уж о том, чтобы попытаться разобраться в
