с вашего позволения, Нойердорф, я покину вас, дабы продолжить службу.
– Да, – кисло отозвался обер-инквизитор, отведя взгляд в сторону и явно с трудом сдерживая раздражение. – Как я понимаю, о том, что вам удалось выяснить и удалось ли, – вы мне не расскажете… Стало быть, да. Это все.
– Чудно, – широко улыбнулся Курт, взглядом велев Нессель следовать за ним, и развернулся к двери; уже на самом пороге, взявшись за отполированную ладонями ручку, остановился и обернулся к столу: – Да, кстати. С чего вы взяли, что мой лекарь – expertus?
– Я на службе не первый десяток лет, Гессе, – по-прежнему хмуро ответил Нойердорф. – И не все, что юный оболтус вроде Петера может запросто принять на веру, так просто может одурачить меня.
Курт помедлил, глядя на угрюмое лицо хозяина Официума еще мгновение, и, не попрощавшись, вышел в коридор. Нессель шагала рядом с ним, стараясь не отставать, не глядя по сторонам и уставившись перед собою, уже не пряча взгляд в пол, а высоко подняв голову и распрямившись, точно идущая к алтарю наследная принцесса.
– Как я справилась? – шепотом спросила она, когда тяжелые двери закрылись за их спинами, и Курт так же чуть слышно отозвался:
– Превосходно. Судя по твоему лицу, ты мысленно прикидывала, какими способами можно подвергнуть казни двух придурков, отнимающих твое драгоценное время, и вместе с тем решала, не стоит ли пристроиться поспать прямо перед столом обера, пока он несет свою ахинею. Из тебя получится отличный expertus: вести себя, как они, ты уже научилась, а по мнению многих из них, ничего более от их существования и не требуется.
Нессель поджала губы, бросив в его сторону напряженный взгляд, однако ничего не сказала, лишь ускорив шаг, чтобы не отстать, и Курт замедлился, с неприятным чувством отметив, что идет слишком быстро, будто стремясь как можно скорее уйти прочь от здания Официума.
– Как тебе обер? – спросил он уже серьезно. – Есть что сказать? Что-то в нем увидела, что-то особенное?
– Он в беспокойстве, – пожала плечами Нессель, и Курт усмехнулся:
– Это, знаешь ли, я заметил и своими собственными, простыми смертными очами. Ты видишь его… нимб? Какой он? Мне есть смысл его подозревать?
– Я не пророчица, – огрызнулась ведьма недовольно. – И думается мне, я начинаю понимать, почему ваши экспертусы относятся к вам столь досадливо… Я не волшебница, я не могу заглянуть в голову человека и увидеть его мысли или, подобно Господу Богу, прозреть время и узнать его прошлое. Говорю, что вижу, а вижу я только то, что он раздражен, встревожен и не находит себе места.
– Испуган? – уточнил Курт; Нессель снова передернула плечами:
– Скорее насторожен. И да: ты ему не нравишься.
– Ну, для этого, чтобы получить такую информацию, expertus‘ом быть не надо, – хмыкнул он. – Это нормально.
– Ему неуютно подле тебя, и одно твое присутствие раздражает его ужасно. Ему не по душе то, что ты делаешь. Его что-то тревожит и злит – он весь клокочет багрянцем. И он что-то утаивает, что-то такое, что не хочет раскрыть тебе. И… он меня опасается. Не скажу «боится», но я его настораживаю.
– Иными словами, на роль подозреваемого годится, – подытожил Курт. Нессель поморщилась:
– Я этого не говорила. Я сказала, что сказала, но это не означало «он убийца». Имей это в виду – не хочу, чтобы потом ошибку ты свалил на меня.
– За свои ошибки я привык отвечать сам, – возразил Курт и понизил голос, увидев впереди, у мостка, ведущего к Бергштадту, топчущегося на месте Ульмера. – Похоже, ты была права, и парень потащился сюда прямиком из трактира… Я начинаю понимать Нойердорфа.
– Ты ко всем столь презрителен, кто относится к тебе с почтением? Для него ты герой, легенда, а он для тебя всего лишь досадная неприятность только потому, что пытается быть предупредительным?
– До сих пор все, кто относились ко мне с почтением, либо оказывались двуличными мерзавцами и пытались в конце концов меня убить, либо мало отличались от бревна по степени разумности. Даже не знаю, какой именно из вариантов был бы утешителен в данном случае.
– Тебе больше пришлось по душе, если б этот человек вел себя неуважительно?
– В общем, да, – кивнул Курт. – В этом было бы больше честности. Уважение на пустом месте не появляется, а мы с ним недостаточно знакомы, чтобы он смог решить, есть ли ему за что уважать меня.
– По-твоему, он прикидывается?
– Не знаю. Если он подослан ко мне обером, дабы шпионить за мною, – то несомненно, если же его преклонение искренне – прикидывается все равно: перед собою самим, как и все, избравшие себе кумира. Так куда проще полагать собственные недостатки чем-то естественным, что не должно исправлять и с чем не надлежит бороться. Куда проще решить, что ты никто, прах под ногами великих, а все твои несовершенства – натуральное состояние любого человека, и лишь избранные могут его преодолеть.
– Слишком многого требуешь от людей, – укоризненно вздохнула Нессель; он качнул головой:
– Не более, чем от себя.
Ведьма нахмурилась, явно намереваясь заспорить, однако до Ульмера подле мостика уже оставалось всего несколько шагов, и она лишь тихо
