– Пахнет-то мерзко как! Это что ж за колесница такая?
– А пес ее знает, – расслабленно зевнул Сухостой. – Из Хилово – деревня такая рядом – привезли. Давно уж.
– Хм… – просительница все ж пересилила страх, осмотрела колесницу внимательно, каждую часть потрогала, понюхала, кривясь. – Однако никак не пойму – куда тут лошадь-то запрягать?
– Так, может, и не надо никакой лошади, – Ефимий повел плечом. – Может, сел – да с горки…
– До первого оврага! – неожиданно рассмеялась девчонка. – На двух-то колесах, ага.
Все увиденное (и сделанное) Верунька запомнила накрепко, чтоб было потом о чем доложить. И о расходах, вестимо же, отчитаться. Старший дьяк Володимир Яковлевич обещался с государем вместе на днях приехать, да и верный человек на государевом подворье имелся, и тайное слово к нему Верунька знала.
Дорога в деревню Хилово оказалась на удивление хорошей – сухой, утоптанной, укатанной телегами и возами. Почти все встречающиеся по пути болотины да лужи были либо засыпаны щебнем, либо завалены сухостоем – гатью. Ехали хорошо, быстро. Единственная незадача – дорожка-то тянулась глухим лесом, и верно, в темноте да без ратников тут было бы страшновато.
За деревьями мелькали иногда заброшенные, ныне густо заросшие разнотравьем, деревни. Большую часть изб сожгли опричники, те же, что уцелели, укоризненно хмурились черными провалами окон, словно бы спрашивая – за что ты нас так, великий государь? За что ты так свой народ не жалуешь?
Хилово, однако, уцелело. С десяток домов с усадебками, каменная небольшая церковь и даже новострой – стуча топорами, мужички споро возводили самые настоящие хоромы. Рубили в обло – «кружком» – так скорей выходило, да и бревна, подсыхая, садились друг на друга накрепко. Избы в большинстве своем выглядели очень даже справно: просторные, на высоких подклетях, как и принято строить здесь, на болотистом и промозглом севере.
Матушка Параскева рассказывала, что земли сии были пожалованы Иоанном Васильевичем какому-то знатному опричнику, и поныне не утратившему благоволения государя. Оттого и такая ухоженность, зажиточность даже, особенно если сравнивать со всей остальной нищей и запустелой Русью.
Невдалеке от околицы, на заливном лугу, паслось стадо коров. Пастухи – старый седобородый дед и белобрысый босоногий мальчик – завидев важных путников, низенько поклонились.
– Хилово – деревня ваша? – уточнила с коня княжна.
– Не деревня, матушка, – продребезжал дед. – Село!
Маша согласно кивнула:
– Пусть так. В церкви вашей творят ли службу?
Пастухи тревожно переглянулись.
– Что ты, что ты, боярышня-свет, – опасливо заблажил старик. – Опоганили церкву-то нашу… не буду уж говорить – кто. Конями, стыдно сказать, заезжали, а потом затащили девок, да…
– С той поры сам диавол там поселился, – пастушок тряхнул головой, перебивая деда, видно ну очень уж хотелось парнишке поговорить с такими важными и – сразу видно – знатными людьми, коих тут, в селе, можно было встретить нечасто.
Впрочем, старик не дал мальчишке договорить – ухватил за ухо:
– Молчи, паскудник! Старших не перебивай, ага…
– У-у-у, – заревел, вырываясь, пастушок. – Пусти, пусти, деда-а-а…
По поводу заброшенной церкви Маша и вступивший в беседу король так ничего больше и не узнали. Старик упорно молчал, не дал говорить и парнишке.
– Может, в плети их взять, или лучше дать денежку? – шепнула жениху невестушка. – Быстро разговорятся!
– Подожди, – Магнус мотнул головой и попросил старика отпустить мальчишку с ним – показать дорогу на луга. Не за просто так, конечно.
Получив «новгородку», старик заметно подобрел, но разговорчивее от того не стал, однако ж пастушонка отпустил без всяких вопросов.
– За мной поезжайте, господа бояре, – сверкнув серыми глазами, мальчишка обрадованно махнул рукой. – А я тут, впереди вас, побегу.
– Беги, беги, – усмехнулся король. – Тебя как звать-то?
– Юркой.
Юрка рассказал по пути все и даже куда больше того, что хотели бы знать Магнус и Маша. Особенно много говорил, как их взял к себе в поместье знатный воевода Квашнин, пусть и не из старинных бояр, да в чести у самого государя! Взял с условием – никуда от него с земли не уходить, даже и в Юрьев день, когда по закону любой крестьянин, уплатив пожилое, поменять хозяина может. К другому уйти. Ну, нельзя так нельзя – как уж составили ряд-договор, так и будет. Тем более куда уходить-то – землица-то кругом разорена вся. А тут – хорошо! Игнач-тиун, управитель воеводский, хоть нравом и крут, а все ж жить дает, хоть и дерет три шкуры. Ну, три не семь, выдюжить можно, к тому же – где лучше-то? То-то, что нигде…
– Ты про церковь, про церковь расскажи! – нетерпеливо перебила княжна.
Парнишка с готовностью поведал и про церковь. Когда-то, еще до погрома, хороший здесь был приход, многолюдный, да вот ворвались опричники, пожгли почти все да принялись девок по всем деревням ловить, насильничать, а церковь – испоганили, порушили – там прежнего хозяина иконы висели,
