– Да что, Матвей, тянуть-то?
– Васильич звонил только что. Велел обождать. Сказал – сам в глаза змеище посмотреть хочет. Так что обождем.
– Ну, ждать так ждать – наше дело маленькое. Может, Васильич и сам не прочь…
– Да он же без виагры не может!
– Так виагры-то тут целый воз.
– А ну, цыц! – бывший за старшего Матвей грязно выругался: мол, хватит болтать и над «папою» издеваться, не то языки быстро укоротят.
Грубо схватив под руки, узницу затолкнули в подвал, гулкий и темный, совсем без окон и с матерчатым, на металлических палках ложем. Главный разбойник – Матвей – назвал его смешно – «раскладушка».
– Там вон туалет, – уходя, Матвей указал на маленькую дверцу. – Попить тебе принесем. Сиди, дура, тихо, будешь орать – огребешь, ясно?
– Ясно, боярин-князь. Я тихо-тихо буду.
Разбойники хохотнули:
– Как она тебя, а? Боярин-князь!
– Так дура и есть дура.
– А с виду ничего, аппетитная. Я б с такой… А, Матвей? Пока Васильича ждем. Он ведь не сказал, чтоб не трогать…
– Посмотрим, – глухо бросил Матвей, закрывая дверь. – Там видно будет.
Руки узнице не связали, видно, не посчитали нужным – ну что там сможет против трех здоровенных мужиков этакая пигалица? Вообще, за серьезного врага здесь ее, кажется, не держали. Так, мышь серая, наступи – раздавишь.
Долго Машенька в одиночестве не сидела – дверь вскоре открылась, и на пороге возник один из лиходеев. Не Матвей, нет, куда как моложе, наглей.
– На вот, пей. Слушай, а ты правда – дура?
– Сам ты дурень, – Маша сверкнула глазами. – Чего обзываешься-то?
– Да просто, – парень повел плечом, но почему-то не уходил, искоса посматривая на узницу словно кот на сметану. Это славно, славно… Интересно, где у него нож? Неужто нету?
– А нельзя мне эту баклажку разрезать? Чтоб пить удобнее…
– Разрезать? Ну… – лиходей хохотнул. – Почему же нельзя? Но если только услуга за услугу. Я тебе разрежу, а ты мне… Так, по-быренькому… ну, ты поняла…
Маша, конечно, поняла, чай, не дура, как ее тут почему-то упорно именовали.
– Ты режь, режь… Договорились.
Взяв в руки прозрачную баклагу, парняга вылил половину воды прямо на пол и достал раскладной нож.
Узница тоже времени зря не теряла: вскочив с раскладушки, скинула с плеч халат… и быстро стянула рубашку – примечая, куда лиходей уберет нож. Ага – в левый карман кожаного куцего зипуна.
– А ты ничего, – подойдя к Маше, разбойник сглотнул слюну. – Красивая, как… как нимфа! Жаль, что… Хотя, может, Васильич тебя и помилует. Отработаешь ведь… Ох ты ж, киса!
Грубо схватив узницу за грудь, парняга быстренько спустил порты:
– Ну, давай, начнем, что ли? Что стоишь? Делай! Работай, говорю, с-сука…
– А ты глаза закрой. А то я стесняюсь.
– Чего-чего? Ах ты… – осерчав, лиходей сжал кулак, намереваясь ударить. Да, видно, передумал, ухмыльнулся. – Хотя, может, так и поинтересней будет…
Опустившись на колени, девушка провела правой рукой по бедру парня… правой же скользнула в карман его куртки, вытащила нож и, мгновенно разложив лезвие, ударила лиходея в сердце. Четко, быстро, сильно – как когда-то учили.
Он так и завалился, почти беззвучно и даже не охнув. Смешной такой – без штанов, полуголый…
Быстро проскользнув в дверь, Марьюшка поднялась по лестнице, оказавшись в обширной полутемной зале. Девушка на секунду застыла, напряженно прислушиваясь и, услыхав донесшиеся со двора голоса, проворно юркнула в приоткрытую слева дверь, да там и затихарилась, с любопытством осматриваясь вокруг.
Сквозь высокие стрельчатые окна в просторную горницу проникал льющийся со двора свет фонарей. Массивный стол, шкафы, мягкие лавки. В углу на малом сундучке этот… те-ле… Впрочем, сейчас не важно, как он там называется, куда важнее другое – на стене, на ковре, висели пара коротких метательных копий – сулиц, массивная алебарда и меч!
Вот это славно! Все лучше, чем какой-то там ножичек…
– Матвее-е-ей! – жуткий крик вдруг раздался из-за дверей, в зале. – Там, там…
