бесследно. Ну и ладно, не больно-то он здесь и нужен.
Феодосия возлежала на широком, устланном разноцветными покрывалами ложе, как какая-нибудь одалиска, Олимпия со скандально известной картины Эдуарда Мане, только Олимпия была голая, а матрона – одетая… в какую-то полупрозрачную хламиду с тонким золоченым поясом. Такие же тонкие, золоченые ремни от сандалий высоко оплетали икры стройных хозяйских ножек. Под хламидой явственно вырисовывалась грудь, довольно большая и, должно быть, упругая, с небольшими сосочками… которые так и хотелось поцеловать со всем жаром, а потом долго-долго ласкать языком.
Наверное, желание сие настолько явственно обозначилось на лице Александра, что женщина вдруг рассмеялась, ничуть не обескураженно и вовсе даже не зло, наоборот… жеманно, что ли…
– Я видела, как ты бился, Рус! Славно! Ты такой крепкий, красивый… не стой же, садись вот сюда, рядом.
Ну, ясно, чего дамочка хочет – вполне.
Взглянув Феодосии прямо в глаза, молодой человек протянул руку, оголив женщине плечо… погладил, притянул к себе…
– Меня зовут Александр, милая…
Матрона припала к нему с такой страстью, что казалось, будто взорвалось небо – а это всего лишь был затяжной поцелуй. Пока еще поцелуй…
– Ах, как ты целуешься… Варвар! Настоящий варвар! – вырвавшиеся из уст Феодосии слова выражали явное восхищение и ожидание чего-то большего, чего-то того, что вот-вот – сейчас – должно было меж ними случиться. Что это случится – знали, нет, скорее – чувствовали – оба… и сознательно оттягивали момент… чтоб он был еще слаще!
– Ты… ты… – срывая с гостя тунику, шептала женщина. – Ты должен быть почтителен ко мне, помни!
– О, госпожа моя! – лаская рукой упругую грудь, Сашка от волнения перешел на русский. – Мы к вам, Матрена Ивановна, со всем нашим уважением… Как скажете! Хотите – сначала вина попьем… или сразу приступим к делу? То есть я хотел сказать – к телу… Черт возьми! Какое у тебя шикарное тело, Матрена! Тьфу… Феодосия… Ммм… Как ты красива… как обворожительно красива… Умх!
Обнаженная женщина стонала, закатывая глаза, отдаваясь новому варвару с такой непреходящей страстью, что бывает, наверное, лишь у нимфоманок. Александр тоже не скрывал своего наслаждения, это волшебное чувство, наступающее от осознания прикосновения к влекущей шелковистости кожи, от прикосновения к большой и упругой груди, от поцелуев, жарких, как знойный ветер пустыни.
Эта женщина, Феодосия, была неистовой, как океан, океан любви, океан колдовских грез и самых необузданных фантазий. Казалось, в эту ночь любовники проделали друг с другом все, что только могли проделать, но и этого матроне оказалось мало…
– Ты только не спи, Александр, только не спи!
– Ага, заснешь тут с тобою…
– О, друг мой… Как мне с тобой хорошо!
– Да и мне с тобой тоже неплохо… Ну, иди ж ко мне – поцелую…
Вот это любовница! Просто неистощимый фонтан, кладезь…
– Подожди… Мы еще с тобой кое-что попробуем… Халина, Карина!
Приподнявшись на ложе, Феодосия хлопнула в ладоши… и тут же, словно только того и ждали, в комнату впорхнули две девушки, две юные обнаженные грации, одна – с кожей белой, как снег… нет, чуть тронутой ласковой бронзовостью загара, вторая – черная, как пантера… подбежав, обе встали на колени пред хозяйкой, принялись ласкать ее, так, что даже уставший было Александр почувствовал прилив новой силы.
– Возьми их! – стеная и хохоча, выкрикнула матрона. – Возьми по очереди, обеих…
Сашка не стал строить из себя пионера: дают – бери! Вот у них, оказывается, что за секта – с эротическим уклоном. Так ведь и завербуют, сволочи… Он, Александр Иваныч Петров, уже ведь почти поддался на происки… ах, почаще бы были такие происки… А эта беленькая – ничего, ишь как выгибается… стонет… ах… Попробовать потом и черненькую? Почему бы и нет?
Впрочем, кто потом кого пробовал, сказать было трудно – скорее черненькая Халина – Александра… А две остальные – Феодосия и Карина, госпожа и служанка – смеялись, лаская друг друга…
Такая вот вышла оргия!
Один только вопрос тревожил Сашку под утро: а что, ежели обо всем этом веселье прознает муж, Нумиций? Наверняка ведь среди слуг имеются стукачи…
– Нумиций? – красавица Феодосия вскинула брови и потянулась. – Он сам сейчас с другой женщиной… не хватает наложниц… грешник! Меня он давно не любит и вряд ли когда-нибудь любил.
– Вот даже так? – молодой человек покачал головой.
– О, не переживай, друг мой, – Бромелий – мой человек, как и все оставшиеся в этом доме слуги, – матрона лукаво прищурилась. – Не первый раз я здесь так развлекаюсь… не первый…
Они тронулись в обратный путь утром, рано, едва только забрезжил рассвет. В чем, в общем-то, не было ничего удивительного: Александр давно
