к умственной деятельности, под постоянными насмешками и издевками. И если такое происходило в китайской столице, страшно было даже подумать о том, что творилось в зоопарках других городов.
– Баако я нигде не вижу, – понизила свой голос до шепота Кимберли, осмотрев соседние клетки.
Как ни хотелось ее напарнику найти подопытное животное здесь, в глубине души он был этому рад. Ни одно живое существо не заслуживало подобного обращения.
Вероятно, почувствовав его симпатию, горилла повернулась к нему. Ее большие черные глаза были полны тоски и печали, а широкие ноздри раздувались, обнюхивая воздух. Наконец, тяжело вздохнув, обезьяна снова отвернулась к стене.
«Извини, дружище, если б я мог, то обязательно тебя выручил бы», – подумал Коккалис.
– Это тупик, – сказала Моу.
– Уходим отсюда, – согласился ее спутник.
«Пока я кого-нибудь не пристрелил», – добавил он про себя.
Они направились обратно к главному входу. Если не брать в расчет вольеры, то территория парка была довольно живописной: с ручьями в тени плакучих ив, большими прудами, по которым расхаживали длинноногие цапли, и обилием деревянных беседок и раскрашенных колоннад.
И все же этой красоты было недостаточно, чтобы скрыть представленные здесь мучения.
Монк стал еще угрюмее, придавленный тяжестью того, что им не удалось обнаружить никаких следов похищенных. Тем не менее он не терял надежду.
Мария и Баако не одни.
«Ну же, Ковальски, подай какой-нибудь знак!»
– Делай, что я говорю! – проворчал Джо.
Он повторил то же самое своему сокамернику знаками, держась спиной к камере видеонаблюдения под потолком. Великан не знал, следят ли за ними, но рисковать было нельзя.
Баако, не шелохнувшись, смотрел на него.
Джо показал пальцами, что всё в порядке, призывая гориллу к сотрудничеству. Все должно было выглядеть естественно. Последние полчаса Ковальски провел, медленно жестикулируя украдкой в попытках добиться от обезьяны понимания.
Он снова изобразил все тот же знак.
«Ты должен, приятель… если хочешь снова увидеть Марию».
Ковальски не мог сказать, в какой степени этот волосатый приятель понимает его жесты, однако вся надежда была только на этот план.
Баако колебался в нерешительности, выражая гуканьем тревогу и страх. Наконец горилла подняла руку и приставила большой палец к подбородку, оттопырив остальные, и вопросительно заворчала.
«Для мамы?»
– Совершенно верно, – подтвердил Ковальски, догадавшись, что Баако имеет в виду Марию.
«А этот малыш и впрямь чертовски смышленый. Быть может, у нас получится».
Шагнув ближе, Джо чуть повел подбородком. Обезьяна посмотрела ему в глаза, и он кивнул.
«Теперь или никогда, парень!»
Размахнувшись, Баако ударил Ковальски по лицу, и его длинные ногти ободрали великану щеку. Удар получился сильнее, чем ожидал Джо: он отлетел назад, гадая, уцелела ли его голова на плечах.
Горилла испуганно съежилась.
Поднявшись на корточки, Ковальски попятился от нее, одновременно украдкой показывая знаками: «Со мною всё в порядке». Затем он поманил Баако пальцем, приглашая повторить удар еще раз.
Баако снова набросился на него, и Джо поспешно отпрянул назад. Ему не пришлось притворяться, изображая страх: обезьяна оказалась гораздо сильнее, чем можно было предположить по ее виду. Налетев с разбега на Ковальски, Баако ударил его плечом в грудь, отшвыривая на прутья решетки.
Ковальски выдохнул, освобождая легкие, а затем набрал побольше воздуха и завопил во всю мочь:
– Эй! Кто-нибудь, помогите! Уберите меня отсюда!!!
Через мгновение в глубине коридора с решетками с грохотом распахнулась настежь дверь. Мельком оглянувшись, пленник увидел бегущих к ним двух солдат в форме. Один из был с электрошокером, а другой сжимал в руках «Калашников».
Ковальски едва не застонал от отчаяния. Он рассчитывал, что прибежит только один охранник, и с ним можно будет справиться, открыв дорогу к свободе.
Пока солдаты бежали к клетке, Джо поднял обе руки к груди и потряс локтями. Со стороны это можно было принять за то, что он в страхе пытается
