Костяной лабиринт

защититься от разъяренного зверя, но на самом деле великан подавал своему волосатому напарнику простой знак: «Прояви агрессию».

Но Баако и без его просьбы был в ярости. Его глаза вспыхнули бешеной злостью при виде солдат и электрошокера. Отступив на пару ярдов от Ковальски, он опустился на кулак одной руки, а второй постучал себя в грудь, оскалив зубы.

– Уберите меня отсюда! – снова заорал Джо.

Тот охранник, что держал электрошокер, засуетился, отпирая дверь одной рукой и брякая большой связкой ключей. Другой рукой он направлял в сторону Баако конец шокера, испускающий сноп голубых искр. Это дало Ковальски возможность выбраться из клетки. Изображая желание поскорее сбежать от разъяренной гориллы, он налетел на солдата с шокером, и тот отпихнул его прочь.

Второй солдат стоял на некотором удалении, приставив автомат к плечу и переводя ствол с Баако на Ковальски и обратно.

Великан украдкой показал своему товарищу опущенную ладонь.

«Отступи назад».

Горилла шумно фыркнула, выражая раздражение, но затем развернулась и отступила в дальний конец клетки.

Охранник с громким лязгом захлопнул дверь и запер замок.

Джо провел пальцами по глубоким царапинам на щеке, размазывая кровь по всему лицу, чтобы зрелище получилось еще страшнее:

– Я думал, он меня убьет!

Солдаты быстро заговорили между собой по-китайски. Только теперь Ковальски узнал того из них, кто держал электрошокер. Это был тот самый гад Гао, главарь группы, захватившей их с Марией и Баако. Похоже, мерзавец отвел куда-то женщину и вернулся, чтобы проверить, как дела у остальных пленников.

Плюнув сквозь прутья решетки в сторону Баако, Гао жестом приказал Джо идти вперед, пригрозив ему шокером. Второй солдат с автоматом зашагал с другой стороны.

Ковальски держал руки поднятыми, изображая растерянность и испуг.

– Отведите меня к доктору Крэндолл! Она должна узнать об этом! – потребовал он у охранников.

Не получив от них никакого ответа, Джо просто направился к выходу. Но прежде чем дверь за ними закрылась, великан оглянулся на Баако, чувствуя себя виноватым в том, что бросает своего волосатого товарища. Стиснув поднятые кулаки, он прижал их к груди.

«Будь храбрым!»

17 часов 22 минуты

Баако смотрит, как большой человек уходит, видит закрывающуюся дверь. Он помнит последние слова человека, однако он очень боится. Усугубляет страх его острый нюх, который улавливает под ногтями запах крови. Ему становится трудно дышать, и он вынужден опуститься на пол.
Баако обхватывает свои колени, жалея о том, что не может обнять маму.
Он медленно обводит взглядом помещение. Здесь нет ни игрушек, ни доски для рисования, ни веревок под потолком. Баако смотрит на корзину с едой, однако он не испытывает чувство голода.
Он испытывает только страх.
Баако держится спиной к дальнему углу и отворачивается от вонючей кучи, которую его заставил сделать человек. Здесь нет туалета, как дома. Баако стыдно – не только потому, что его приучили не гадить на пол, но и потому, что он знает, что лежит в вонючей куче — что спрятал там большой человек.
Горилла фыркает, выражая свое смятение, свое отчаяние.
Приставив большой палец к подбородку, он раскачивается из стороны в сторону.
«Мама, мама, мама…»
Но тут раздается громкий звук – рев, яростный рык. Он доносится из-за большой сверкающей двери в противоположном конце помещения. Над ней горят красные буквы, сердитые, словно какое-то предостережение. Что-то с силой колотит в дверь с противоположной стороны.
Баако замирает, боясь пошевелиться. Он опасается, что его заметит тот, кто кричит так громко. Шерсть у него встает дыбом. В этом реве обезьяна слышит кровь, так же явственно, как чует ее запах на своих пальцах. Обе матери рассказывают ему на ночь сказки, часто показывая при этом картинки. Иногда в сказках бывают чудовища: тени, прячущиеся под кроватью, или тролли, притаившиеся под мостом.
Баако вспоминает слова мамы: «Тролли едят козлят».
Он не знает, кто издал тот рев. За дверью наступает тишина, но Баако боится, что в этой сказке он станет козленком.
Он отворачивается от блестящей двери и смотрит на двустворчатые двери в конце помещения, за которыми скрылся большой человек, но думает при этом о другом.
«Мама, где ты?»