выхватывали лишь крохотные участки его шкуры, отдельные… даже не чешуйки, а только клетки кожи.
Эта громадина лежала спокойно, как материковая плита. В миллионы раз больше человека, она существовала непостижимо медленно. Червю требовался год, чтобы сделать вдох, и еще столько же – выдох. Десятилетие – чтобы перевернуться. Век – чтобы переползти на другое место.
– Поздравляю, господа, м-мы в-в области темени, – отдуваясь, произнес Лакласторос. – Приступайте к калибровке главного орудия.
– Сделать пробный выстрел! – скомандовал Моргнеуморос.
Крест Стихий одновременно раскалился и оледенел. Совмещающий борьбу противоположностей, разом светлый и темный, твердый и мягкий, он воплощал в себе всю гармонию мироздания, баланс противоборствующих сил.
Переливающийся всеми цветами луч хлынул с черно-белого стержня и вонзился в бескрайнюю поверхность Червя. Тот не дрогнул и даже вряд ли заметил, что кто-то его царапнул… но зато это заметил кто-то другой.
Заметил – и не на шутку рассердился.
Битва под Кадафом прекратилась почти сразу же. Ее участники просто… рухнули. Рухнули под собственной тяжестью. Не только смертные, но и демоны – тела всех и каждого налились свинцом.
Где-то под черным небом лежал грязно ругающийся Креол. Он не мог даже шевельнуться. Чувствовал, как трещат кости, как липнет к хребту желудок. Пытался активировать какие-нибудь защитные чары – и не мог. Ему на живот словно взваливали мешки с камнями – мешок за мешком, мешок за мешком…
Разгневанный С’ньяк как будто опустил на весь Лэнг невидимую ладонь.
И прижимал ее все сильнее.
Противодемонические печати на супердредноуте лопались одна за другой. Экипаж тоже уже вдавило в кресла. Стоявших – распластало по полу. Моргнеуморос выкрутил систему искусственной гравитации на полный ноль, на невесомость, но даже это помогало лишь самую малость.
– Сила тяжести продолжает расти!.. – прохрипел он.
– Судя по в-визуальным наблюдениям, она растет по в-всему м-миру! – слабеющим голосом ответил Лакласторос.
– Этому их С’ньяку подвластна даже гравитация?!
– Кажется, он и в-вправду бог… – прошептал Лакласторос.
Плонетцы корчились, как раздавленные черви. Сейчас они испытывали перегрузки в десять нормалов. Почти все – тренированные солдаты, на учениях они претерпевали и двенадцать нормалов… но то на учениях, в центрифугах. В специальных противоперегрузочных костюмах.
– Стреляйте… – слабо шептал Лакласторос. – Стреляйте же…
– Мы не можем… развернуть корабль… – выдавил Моргнеуморос, чье лицо буквально стекало под собственной тяжестью. – Двигатели… не фурычат…
– Гравитонная система… сдохла… – чуть слышно просипел Гангегорос, глядя на свой визор. – Подъем… невозмож… никак…
Лакласторос устало смежил веки. Он как-то очень резко состарился, став выглядеть на свой истинный возраст – двести шестьдесят один год. Словно медицинские микрозонды в его венах вдруг отключились.
– Есть еще… один способ… – напомнил Моргнеуморос.
– У нас не было в-возможности его испытать… – усомнился Лакласторос. – Что, если не сработает?..
– Тогда нам будет все равно.
– Да, в-верно… Но м-мы… м-мы не сможем в-вернуться…
– Мы давали клятву, – сумрачно произнес Моргнеуморос.
Плонетцы переглянулись и молча кивнули. Все присутствующие чуть приподняли ладони, выставив указательный и средний палец.
Когда-то этот жест использовался на Плонете в качестве воинского приветствия.
– В-в таком случае… сделайте это, генерал…
Чудовищным, невозможным усилием Дзе Моргнеуморос выдернул себя из кресла. Превозмогая страшную тяжесть, плонетский мутант провлек себя к аварийному пульту. С другой стороны вскинулась шарообразная туша Икталинтасороса и застывший в безгубом оскале Гангегорос. Из его щелеобразных ноздрей струилась кровь.
– Профессор… нужен ваш геноключ… – прохрипел Моргнеуморос, берясь за рычаги.
Лакластороса к пульту подтащили совместными усилиями. Сейчас крошечный профессор весил больше любого нормального человека… гораздо больше!
– Ну что, десантура? – оскалился Моргнеуморос. – В последний полет?
– Запускай, Ирокез… – тщетно попытался улыбнуться Икталинтасорос.
Моргнеуморос криво усмехнулся. Он так и не успел сменить прическу. Все собирался либо отпустить волосы, либо побриться наголо – и все забывал. Так и ходил со своим вздыбленным ирокезом.
