пообещать часть выделенных денег отдать казначею фонда, иначе не видать бы ему финансирования.
Постоянное нытье, что денег в фонде нет, что Император снизил расходы на обеспечение, Атрап слышал на протяжении десятков лет, и каждый раз с огромным трудом выбивал из Управления те деньги, что ему были нужны. Хорошо хоть жалованье выдавали вовремя. А ведь многим задерживали, говоря: «Вам подают на храм прихожане, а вы еще и с нас требуете!» Может, для обычных храмов, в обычной воинской части, это было и справедливо, но что можно взять с учеников Школы, которые и денег-то никаких не имели, а если какие-то медяки и серебрушки у них заводились, то они несли их не в храм, а в бордель! И это справедливо – до Создателя еще далеко, грехи можно успеть замолить, а вот девку хочется всегда!
Атрап остановился перед станком, на котором было натянуто полотно. Оно изображало закат на море – корабли, бухта, солнце, садящееся за горизонт, блики последних лучей на темной воде, лодка, которая отвозит подгулявшую компанию матросов на судно, стоящее на рейде. Покой, умиротворение… Атрап любил море. Если бы не судьба – он жил бы сейчас на берегу моря, во дворце, сидел бы на террасе, обдуваемый соленым ветром, и рисовал, рисовал, рисовал…
– Как тебе картина? – неожиданно спросил настоятель. – Нравится? Что чувствуешь, глядя на нее? Покой? Тишину? Чувствуешь запах водорослей? Плеск волны? Что ты вообще чувствуешь?
Глаза паренька сузились, и на мгновение лицо дрогнуло, будто от боли. Он помолчал, потом медленно спросил:
– Это корабль рабовладельцев?
– Вот оно что… – сочувственно кивнул настоятель. – Он напомнил тебе о плохом. Нет, Адрус… ведь тебя так звать, да? Адрус? Так вот – это честный торговец, никакой не рабский корабль. Рабские больше, у них сильное вооружение, три мачты. А тут две мачты, и он не такой большой. Эти суда ходят вдоль побережья, перевозят товары, которые нужны городам. Ты ведь представляешь, как устроена Империя? Самые крупные города – вдоль побережья, как цепочки ожерелий. В центре горы – там рудники, плавильные мастерские, угольные, самоцветные и золотоносные шахты – в общем, все, что нужно городам. Вокруг гор – равнины, на них выращивают зерно, скот, пататы. Города же, как паразиты, жрут, пьют, собирают налоги, содержат армию, флот – все, как полагается. Вам уже рассказывали, да? Как все устроено? Ну вот… Присядь сюда. Не стесняйся. Ты ведь не торопишься? Сегодня у тебя свободный вечер, почему бы не посвятить его общению с Создателем? Ну да, да, с Создателем, я ведь как-никак его голос! Проводя время со мной, ты проводишь его с Создателем. Итак, начнем с начала. – Атрап улыбнулся. – Глупо звучит, да? А с чего еще начинать-то? Есть хочешь? Да ладно, ладно – в таком возрасте всегда есть хочется! Особенно, когда тебя так гоняют, как ваши негодяи-командиры! Вот плюшки, сейчас я налью тебе горячего отвара травки, пей, ешь! Любишь сладкое? Нет? Я смотрю, ты молчун. Давай, пей… ну чего застыл? Тебе приказывать нужно? Чтобы пил? Эх, ребята, ребята… что в мире творится… когда это все закончится? Когда Создатель возьмет, да и сотрет род людской с этой проклятой земли?! Как думаешь? Когда?
– Никогда. – Лицо парнишки исказилось в гримасе боли, щека задергалась, и он побледнел, как мел. – Никогда! Потому что он бессилен! Он ничего не может! Или сам все это делает. Сам! Он! Зло!
– Вот оно как… – Атрап кивнул, будто подтверждая свои мысли, положил на стол пухлые руки, так до конца не отмытые от краски, прикрыл глаза. – Сильно тебя прижало, да. Ненавидишь весь мир?
– А за что его любить? – мрачно спросил Адрус, не притрагиваясь к угощению. – За что?
– А Императора любишь? – неожиданно спросил настоятель, наблюдая за лицом парнишки. Оно вдруг окаменело, взгляд застыл, будто у зверя, скрадывающего добычу.
– Я люблю Императора! Я готов отдать за него жизнь! – голос Щенка был холодным и бесстрастным. И Атрап не услышал ни одной нотки радости предвкушения гибели за Императора.
– Врешь! – усмехнулся настоятель. – Я не знаю, как ты это сделал, но ты обошел Ритуал. Понимаешь, какая штука… я чувствую людей. Это мало кто знает, но тебе скажу – я маг, но слабый. Я могу лечить, но особым образом, так, как никому не нужно в этом мире. Я лечу головы людей. Их мозги. И чувствую, когда говорят неправду. Только не убивай меня, хорошо? Только тебе скажу – я ненавижу Императора так же, как его ненавидишь ты. Ты ведь ненавидишь его. Выдохни, ничего не случилось. Я скажу Вожаку, что с тобой все в порядке, не беспокойся.
– Зачем? – Адрус расслабился, в голове зазвенело, будто кто-то врезал по ней тренировочным деревянным мечом.
– Что – зачем? Зачем я это делаю для тебя? – серьезно спросил настоятель. – Потому, что ты ненавидишь Императора.
– А разве его здесь не любят?
– Кого – Императора? Не все любят. Много таких, что и не любят. Например – я. Многие, ох, многие не любят… Расскажешь, почему ты не любишь Венценосного? Вернее, почему ты его
– Из-за него погибли мои родители! – лицо Адруса снова исказилось, задергалась щека, левый глаз прищурился, будто его стянуло судорогой.
– Из-за него? – искренне удивился настоятель. – Поясни! При чем тут Император? Насколько я знаю, тебя захватил один из рабовладельцев. Император тут никакого участия не принимал.
– Принимал! Эта проклятая империя принимала! Это здесь по закону можно иметь рабов! Это здесь люди ничто, и можно делать с ними все, что угодно! Это при его согласии совершается все зло!
– Вот как… Создатель виноват… Император виноват… а люди, люди тоже виноваты?
