Вашингтон и первым, если не считать президентских телеграфистов, сообщить о победе. Сиклс в качестве бригадного генерала что-то такое натворил… ослушался приказа, если не ошибаюсь, и спешил сообщить свою версию событий, что ему вполне удалось. Он был хорошим другом миссис Линкольн и часто у нее бывал. Если захотите, можем навестить его ногу.
– Навестить его ногу? – удивился Шерлок Холмс.
– Да. Когда второго июня шестьдесят третьего года военный хирург провел ампутацию, Сиклс попросил сохранить его ногу и заказал для нее деревянный гробик. Затем он презентовал ее Музею военной медицины, который находится в нескольких кварталах отсюда. Она и по сей день хранится там в витрине вместе с маленьким ядром – по уверению Сиклса, таким же, какое раздробило ему кость. Дэн Сиклс каждый год совершает паломничество к своей ноге… часто в обществе привлекательных молодых дам. Пожалуйста, останови коляску, Саймон.
Кучер остановил лошадей, и Адамс указал на красивый кирпичный особняк:
– В этот дом, который в пятьдесят девятом году принадлежал Бенджамину Тейлоу, принесли смертельно раненного Филипа Бартона Кея. Он умер на полу в гостиной; говорят, кровь впиталась в доски, так что ее пятна можно увидеть и сегодня, если приподнять персидский ковер. И Тейлоу, и нынешние жильцы уверяют, что призрак Кея является там и по сей день.
– А кто эти нынешние жильцы? – спросил Холмс.
– В тысяча восемьсот восемьдесят шестом особняк приобрели сенатор Дон Камерон и его жена Лиззи. – Адамс концом трости легонько ткнул кучера в спину. – На кладбище Рок-Крик, Саймон.
Адамс сказал, что от Лафайет-сквер до кладбища примерно пять миль. Это время они с Джеймсом провели за обычными разговорами немолодых людей: что слышно про общих знакомых, о художниках, писателях. Солнце уже припекало, подковы цокали мерно, как метроном, и Холмс надвинул цилиндр на глаза – не только для тени, но и чтобы спокойно поразмыслить.
Его очень удивило, как спокойно Джеймс встретил атаку Рузвельта за обедом. В прошлом столетии или даже в прежние десятилетия нынешнего подобные слова закончились бы встречей на заре в присутствии секундантов и пистолетами со стольких-то шагов. Холмс не думал, что Джеймс останется на бренди и сигары; он предполагал, что писатель под каким-нибудь предлогом уйдет домой один. Однако первым распрощался и ушел молодой Рузвельт, которому было неловко в библиотеке после его возмутительного афронта. Следующим – вскоре после полуночи – откланялся Холмс и вновь удивился, что Джеймс задержался поболтать еще.
Холмс вынужден был вновь и вновь напоминать себе, что Джеймс, Хэй и Адамс приятельствуют много лет. И все же сыщик не понимал, как дружба может пережить такое прилюдное оскорбление или почему Джеймс настолько спокойно держится в обществе друзей, которые не просто пригласили обидчика на обед, но даже и не пытались его осадить.
Коляска проехала по Северо-Западной Четырнадцатой улице, свернула на Гарвард-стрит и через несколько кварталов вновь повернула налево, на Шерман-авеню, а с нее на северо-запад, на Нью-Хэмпшир-авеню. После утренней инъекции на Холмса накатила приятная истома, и он позволил себе погрузиться в дремоту, однако мысль продолжала работать с бешеной быстротой. Сыщик знал, что должен разрешить загадку смерти Кловер Адамс и таинственных открыток за ближайшие дней десять-двенадцать и к середине апреля уже быть в Чикаго. Выставка открывалась ровно через четыре недели. Первого мая президенту Кливленду предстояло повернуть рубильник, после чего зажгутся электрические огни, специальное устройство сдернет покрывало с исполинской статуи Сент-Годенса, включатся сотни, если не тысячи различных механизмов.
А Майкрофт по-прежнему сообщал телеграммами, что нанятый анархистами Лукан Адлер планирует убить президента на открытии выставки.
Холмс внезапно понял, что Адамс к нему обращается.
– Извините, – сказал он, садясь прямее и сдвигая назад цилиндр. – Я задремал и не слышал ваших слов.
– Я показывал вон на ту крышу с куполом справа. Там была солдатская богадельня, куда президент и миссис Линкольн ездили отдохнуть и подышать воздухом во время войны. Разумеется, за три десятилетия Вашингтон так разросся, что поглотил и солдатскую богадельню, и Рок-Крик-парк, и кладбище Рок-Крик. Когда мистер и миссис Линкольн спасались здесь от летней жары, тут еще был загород.
– А мистер Хэй ездил с президентом? – спросил Холмс.
Адамс хохотнул:
– Очень редко. Линкольн оставлял Джона и Николея в душном Белом доме заниматься бумагами. Джон особенно хорошо воспроизводил подпись мистера Линкольна и часто писал письма якобы от его имени. Вы не поверите, сколько знаменитых писем Линкольна на самом деле сочинены молодым Джоном Хэем.
Холмс издал тот тюлений лай, который изображал у него смех.
– Может быть, и Геттисбергская речь? Я слышал, она была набросана на обратной стороне конверта.
– О нет, не этот документ, – отвечал Адамс, улыбаясь странному смеху Холмса не меньше, чем допущению, что Геттисбергскую речь написал Хэй.
Генри Джеймс, накрывший лысину соломенным канотье, сказал:
– Вас, наверное, утомили вчера все эти разговоры про индейцев, мистер Холмс.
– Ничуть. Я давно интересуюсь различными индейскими племенами и народами.
