– Стихотворение Эмерсона «Брахма», – ответил Генри Джеймс и прочитал на память:
Холмс кивнул.
– Когда я был в Индии и пытался медитировать под священным деревом бодхи, которое к нашему времени усохло так, что стало не больше сучка, – сказал Адамс, – я написал стихотворение, пытаясь выразить в нем воистину трансцендентный миг. Мне это удалось еще хуже, чем Эмерсону.
– Прочтите нам стихотворение, Генри, – попросил Джеймс.
Адамс замотал было головой, потом закинул руки на спинку скамьи и прочитал тихо:
Затем громко расхохотался, так что Джеймс и Холмс даже вздрогнули.
– Извините, – проговорил он минуту спустя, – просто стихотворение Эмерсона напомнило мне строчки, которые Кловер написала в письме к отцу зимой… восемьдесят восьмого, если не ошибаюсь. Наверное, я смогу привести их на память: «У нас была настоящая старомодная метель, и теперь все катаются на санках. Будь здесь Ральф Уолдо Эмерсон, он бы написал про отъезженные ноги – величий и падений след».
Холмс и Джеймс тихонько рассмеялись. Затем Джеймс поймал взгляд Холмса и сказал:
– Я немного прогуляюсь среди надгробий. Скоро вернусь.
Как только Джеймс протиснулся в узкий проход между деревьями, Адамс промолвил:
– Мистер Холмс, теперь нам с вами надо поговорить всерьез.
– Я знаю, зачем вы здесь, Холмс, – сказал Адамс. – Зачем вы приехали в Вашингтон. Зачем притащили с собой бедного Гарри.
– Хэй вам сказал. – Холмс, положив обе руки на трость, подался вперед, к сидящему Адамсу.
– Нет. Не сказал… пока. Но скажет. Джон не позволит мне долго выглядеть дураком. Мы с ним больше чем друзья, Холмс. Мы как братья.
Холмс кивнул, гадая, как много Адамс знает или подозревает.
– Однако я сразу понял, что вы приехали разрешить так называемую загадку открыток, которые приходят оставшимся в живых «сердцам» в годовщину смерти Кловер. Итак?
– Разгадал ли я ее?
– Да. – Короткое слово рассекло душистый утренний воздух, словно удар хлыста.
– Нет, – ответил Холмс. – Я знаю, что открытки напечатаны на машинке Сэмюеля Клеменса. Я просмотрел список его гостей с Рождества восемьдесят пятого года по декабрь восемьдесят шестого – время, в которое были напечатаны открытки.
– И сузили список?
Холмс раскрыл ладони, не отрывая одну руку от набалдашника трости.
– У Клеменса ночевали Ребекка Лорн и ее кузен Клифтон. Как и Нед Хупер. Как и все остальные оставшиеся «сердца», исключая Кларенса Кинга. В том числе вы, мистер Адамс.
Адамс сухо кивнул:
– Вы действительно подозреваете Ребекку Лорн?
Холмс вытащил из кармана фотографию и, подойдя ближе, отдал ее Адамсу. То был вырезанный из программки Польской оперы снимок британской примадонны Ирэн Адлер.
– Возможно, это та же дама, – сказал Адамс. – Трудно сказать из-за театрального грима и прически. Мисс Лорн одевалась куда скромнее.
– Это та же дама, – ответил Холмс.
– Что с того? Снимок ничего не доказывает.
– Откуда вы знаете, зачем я здесь, если Хэй и Джеймс вам не говорили? – спросил Холмс. – Нед Хупер, я полагаю.
Адамс улыбнулся, вернул ему фотографию и скрестил руки на груди:
– Я был привязан к Неду Хуперу, и весть о его смерти в прошлом декабре стала для меня тяжелым ударом. До того Нед почти каждый год приходил ко мне и умолял обратиться в полицию по поводу так называемой загадки декабрьских открыток. На позапрошлый Новый год он обещал… угрожал… если я не приму мер, отправиться в Лондон к прославленному сыщику Шерлоку Холмсу.
– И что вы ему ответили?
– Кажется, я сказал, что прославленный сыщик Шерлок Холмс – вымышленное лицо.
Холмс кивнул. Довольно долго оба молчали. Где-то за зеленой древесной стеной по кладбищенской аллее проехал экипаж, и цокот копыт затих
