напоминать утро только около одиннадцати часов. Мысль об умывании внушала ужас, ледяная вода уж точно не могла осчастливить меня — сегодняшнюю.
— Мясо, — я получила ощутимый толчок в бок, — сегодня ты дежуришь.
Рядом стояла и улыбалась самая красивая девочка детского дома — Лизонька Седляр. Большие голубые глаза радостно смотрели на меня.
— По столовой, — еще шире улыбнулись губы поэтичного цвета «кармин».
Спорить с Лизонькой не имело смысла, несмотря на то что мое дежурство было аккурат три дня назад и дело тут не в страхе. Просто как откажешь единственному человеку, который относится к тебе нормально? По крайней мере вступается за тебя в те моменты, когда весь коллектив в очередной раз решает, что куда как весело всей ордой гнать тебя по пустым коридорам Дома, подбадривая в спину всяким унизительным мусором. Не сказать что заступалась Лизонька из сострадания или искреннего дружеского расположения, скорее, с целью самоутвердиться и посмотреть, так ли уж бесспорна она в роли лидера этой богадельни.
Но суть дела это не меняло: легче отдежурить не в свою смену, чем потерять призрачное дружеское расположение.
Столовая встречала входящих привычным звоном тарелок и ярким светом люминесцентных ламп. Вздохнув, я поплелась к окну раздачи, где уже стояли стопкой тарелки, распространяя вокруг себя незыблемый запах слегка пригоревшей манной каши.
Вот ведь мистическая история! Ну как только что сваренная каша может тут же остыть и покрыться сверху резиновой коркой? Знакомый горелый дух явно сигнализировал о том, что ее готовила тетя Тоня, в прошлом почетный вагоновожатый доблестного города Карачуки. Вроде, что может роднить профессии повара и водителя трамвая? Ответа на этот вопрос нет, да и не искал его никто. Никого абсолютно не интересовало мнение жителей данного детского дома. Который так и назывался — Дом. Именно что с большой буквы.
Несмотря на вечный голод, есть теть-Тонину кашу не мог никто. Одно только примеряло с действительностью — причитающийся к каше кусок сливочного масла. При большой сноровке этот скудный цилиндрик можно было размазать черенком от ложки аж на три куска серого хлеба. Со сладким, правда бледным, чаем — это было, мммм — восхитительно!
Заметно повеселев, я, слегка пришаркивая подметкой, которая ну ни в какую не хотела держаться на ботинке, сколько суперклея на нее ни изводи, начала расставлять на столе тарелки с кашей. Занятие это было напрочь бесполезным, так как точно такими же нетронутыми они вернутся обратно на пищеблок.
Подошва задорно цокала при каждом моем шаге. И только из-за этой сволочной подошвы произошло то, что произошло. Гадский гад — рыжий вихрастый паренек из седьмого отряда — увел последний чайник чая прямо из-под моего носа. И все бы ничего, но за нашим столом тем временем уже начал собираться народец. Не очень-то и благодушный, надо сказать. Голод и холод еще никого не делали добрым, отзывчивым и терпимым к чужим проступкам.
— А где чай? — высказал общую мысль мой главный враг Тумба.
Тумбой его звали, не имея в виду предмет мебели. Дело в том, что цвет кожи данного гражданина Российской Федерации явно указывал на наличие в его родословной, притом в ближайших коленах, выходца из богатых на меланин в коже товариСЧей из дружественной Африки. Полная кличка звучала как «Тумба-юмба». Но так его звали только в начальных классах, когда это казалось верхом остроумия. Сейчас же все усохло до простого — Тумба.
Так как мы с Тумбой делили пальму первенства среди главных неудачников и уродов класса, отпрыск африканских джунглей всегда старался переключить внимание благодарной публики на меня. Глядишь, чаша народного гнева его и минует на этот раз.
— Где чай, Людоедова? — еще громче заверещал афро-русский гражданин. Кстати, вот еще чем хороша моя фамилия: она давала богатый полет фантазии бравым юмористам!
Я молча, шаркнув по полу злосчастной подметкой, повернулась к раздаточному окну. И с кристальной ясностью поняла, что шансы у утра стать добрым стремительно уменьшаются! Чай в ближайшие пять минут ждать было без толку, так как все теть-Тонино внимание было отдано нашему завхозу Аркадию Бенедиктовичу. (Вот так! А кто сказал, что завхоз всенепременно должен быть Петровичем или Степанычем?)
Высшие чины нашей богадельни питались за отдельным (естественно!) столиком и по особому меню. Никакой манной каши, боже упаси, там было не видать. И выглядели все предлагаемые им блюда исключительно по-домашнему. По крайней мере в моем понимании именно так домашние завтраки и выглядели. Яичница с колбасой! Бутерброды с сыром! Праздник! Вот за добавочкой-то Бенедиктович и намылился. И как раз в данную минуту наблюдал в окошко, как тетя Тоня — повар всех времен и народов — бьет яйца о сковороду.
Из собственного опыта я знала, что процесс лучше не прерывать. Не такой человек был наш завхоз, чтобы можно было его спокойно пододвинуть…
— Ну как всегда, из-за этой выхухоли мы не успеем позавтракать, — раздался голос, заставивший мое сердце сжаться. Павел Балабанов. Самый красивый мальчик нашего Дома. Мальчик с порочным капризным изгибом губ. Мальчик с глазами цвета северного моря. Нос суровых викингов, подбородок римских легионеров. Чудесный, непревзойденный образчик человека будущего. — Мясо, у тебя обувка каши просит, — раздался голос, один звук которого будил целые стада мурашек, живущих под моей кожей.
И рядом со мной шлепнулась лепешка каши, не долетев каких-то жалких десяти сантиметров, но втайне обожаемый мною мальчик вмиг исправил эту
