Книга секретов

расцвести морем крошечных розовых и белых цветов. И как это она никогда не замечала, до чего прекрасно это место?

Олив надела очки. На сей раз вместо стаи птиц холм пересекло облачко золотистых листьев, кувыркающихся и кружащих в воздухе. Олив почувствовала, что определилась. Это было не просто идеальное место, чтобы спрятать записи, но место, самой судьбой предназначенное для тайника Олив. Она ухватилась за нижнюю планку рамы, и…

– Олив?

Олив, словно защищаясь, обхватила себя руками. Бумаги под футболкой приглушенно хрустнули.

Горацио, не сводя с нее глаз, вышел из розовой спальни. Его хвост метался в воздухе, словно пушистый метроном.

– Что это ты затеяла? – спросил он.

– Просто… просто все проверяю, – с запинкой проговорила Олив. – Удостоверяюсь, что все в безопасности.

Горацио посмотрел на нее пронзительным взглядом.

– Ты выглядишь… Как бы так выразиться? – он коротко улыбнулся. – Сразу приходит на ум выражение: «Как кошка, сожравшая канарейку», но я всегда относился к нему с некоторым предубеждением. Нет, ты похожа на девочку, слопавшую торт, который ей было нельзя, и у которой теперь шоколад на подбородке.

– Я сегодня получила плохую оценку за контрольную по математике, – почти не соврав, выкрутилась Олив, стоя так неподвижно, как только могла, – чтобы бумаги не захрустели снова. – Думала там ее спрятать.

Горацио быстро перевел глаза с Олив на полотно.

– Там? – Казалось, кот заколебался. – Я бы не советовал. Строго говоря, я бы вообще не советовал иметь дело с этой картиной.

И, взмахнув хвостом, Горацио поспешно проскользнул мимо.

– Чего? – переспросила Олив, глядя ему вслед. – Но почему?

Горацио не удостоил ее ответом.

– Почему? Ты можешь мне рассказать, Горацио. Ты можешь мне доверять.

Тут Горацио остановился. Кот обернулся, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Олив, почему бы тебе не пойти умыться? – сухо произнес он. – У тебя чувство вины на подбородке.

И, еще раз взмахнув хвостом, Горацио канул в темноту за дверью.

9

Этим вечером Олив так и не удалось найти подходящее место, чтобы спрятать рецепты красок. Если, конечно, вы не из тех, кто считает, будто собственный рюкзак – подходящее место для тайника. Олив так не считала.

Спрятать бумаги в рюкзаке означало всюду таскать его с собой: на обед, в ванную, в кровать, а на следующий день по переполненным коридорам средней школы, где необходимость изо всех сил избегать Резерфорда сама по себе обещала добавить проблем. Это добавило бы паранойи, озабоченности и нервов еще больше, чем обычно. Кроме того, Олив придется хотя бы часть своих мыслей посвятить безопасности рюкзака, а не все их отдать под воображаемые скандалы с Резерфордом. Хотя для этого у нее осталось еще полно мыслей.

С чего она вообще стала полагаться на этого совершенного постороннего для нее человека вроде Резерфорда Дьюи? Олив выдохнула, с грохотом захлопнув за собой дверь спальни. Зачем вообще заводить друзей, если они с самого начала собирались улизнуть в шведскую школу как раз тогда, когда ты наконец поверишь, что они тебе и вправду друзья? Она была рада, что не сказала ему ни о красках, ни о бумагах. И без того будет непросто выполоть Резерфорда из своей жизни.

Весь учебный день Олив провела погруженной в гневные мысли, пока не поволокла их вместе с рюкзаком по грязным каменным ступеням в класс рисования.

– Всем внимание! – воскликнула мисс Тидлбаум, явно намереваясь дунуть в висевший у нее на шее свисток, но вместо этого подула в болтавшуюся рядом с ним шариковую ручку. – Рассаживайтесь и доставайте фотографии, которые я просила вас принести.

Когда класс повиновался, мисс Тидлбаум, почему-то на этот раз пришедшая на урок босиком, скотчем прилепила к доске фото. По мере того как ученики один за другим поднимали глаза на снимок, в кабинете становилось все тише. Олив, почувствовав внезапно воцарившуюся тишину, прекратила испепелять взглядом парту и тоже взглянула на доску.

Это была семейная фотография. Судя по непокорным рыжим шевелюрам, которыми обладали все до единого изображенные на снимке, он принадлежала семье Тидлбаум. Семейство из шести человек – отец, мать, два мальчика и две девочки, одной из которых должна была быть мисс Тидлбаум в юности – позировало на фоне большого камина. Все шестеро были в маскарадных костюмах. Мать и дети нарядились поленьями: руки и ноги они просунули в дырки, вырезанные в раскрашенных картонных трубах. Отец, в свою очередь, был в костюме топора.

Никто не проронил ни слова, но чем дольше класс вглядывался в фотографию, тем явственнее чувствовалось, что всем становится не по себе. Сценка с улыбающимися Тидлбаумами подразумевала, что Папаша Топор вот-вот порубит свою семью на кусочки – порубит, а потом, может,