– Нормально, – сказала Олив, тайком смахивая рассыпанную соль со столешницы на пол. – Но на дом много задали.
Миссис Данвуди просияла.
– На дом? – повторила она, выставляя на стол три тарелки.
– Мы можем чем-то помочь? – с энтузиазмом осведомился мистер Данвуди.
– Это по рисованию, – уточнила Олив.
Лица родителей вытянулись.
– Ну, иногда и в искусстве нужна точность, – не сдавался мистер Данвуди. – Есть ведь вопросы перспективы, точек схода и параллельных линий…
– Это портрет, так что там прямых линий вообще нет, – сказала Олив, и лица ее родителей вновь погрустнели. – И я могу его сама нарисовать. Но все равно большое спасибо.
И прежде чем мама успела ее попросить, Олив подхватила тарелки, пачку салфеток и поспешила в столовую накрывать на стол.
Миссис Данвуди улыбнулась ей вслед.
– И кто бы мог выдвинуть гипотезу, что
– Вероятно, рецессивный признак, – улыбнулся в ответ мистер Данвуди. – Я бы классифицировал это как приятный сюрприз.
Но мистера и миссис Данвуди ждал бы куда больший сюрприз, если бы они могли знать, произведение какого именно искусства, с уже подсыхающими мазками, находится на кровати их дочери.
10
Проснувшись на следующее утро, Олив чувствовала себя хорошо. Говоря по правде, лучше, чем хорошо. Она чувствовала себя так, словно все ее тело накачали гелием, так что если бы она сейчас выпрыгнула в окно, то могла бы взмыть над Линден-стрит и глядеть вниз на зеленые и золотые верхушки деревьев, пока мягкий осенний ветер играл бы в ее волосах.
Она тихонечко отрепетировала лучший из своих страдальческих стонов.
– О-о-ох, – выдавила Олив. – О-о-ой.
Напротив, прислоненный к зеркалу трюмо, стоял наполовину готовый портрет родителей Мортона. Накануне вечером, не успели еще мистер и миссис Данвуди доесть и кусочка пиццы, как Олив уже прикончила свою часть и влетела обратно в спальню. Остаток вечера она трудилась над картиной, раскрашивая старомодные одежды, накладывая тени на руки, кисти, шеи и пальцы, пока папа не побарабанил пальцами по ее двери и не напомнил, что она уже на пятьдесят три минуты опаздывает ложиться спать. Олив так ушла в работу, что почти забыла о ссоре с Резерфордом. Даже Аннабель начала казаться не опасной, как оса, надежно запертая по ту сторону москитной сетки.
Олив было нужно лишь несколько часов, чтобы закончить портрет.
Она выпростала очки из-под воротника пижамы и водрузила их на нос. Фигуры на картине слегка пошевелились, повернув лишенные черт лица сперва в одну сторону, а потом – в другую. Олив быстро сняла очки – во-первых, потому что пустые, шевелящиеся лица немного пугали, а во-вторых, потому, что хотела оттянуть удовольствие от зрелища долгожданного воскрешения родителей Мортона. Конечно, призналась себе Олив, его
Олив откинулась на подушки, прислушиваясь к голосам на другом конце коридора. Ее собственные родители все еще были в спальне – готовились к очередному полному примеров и уравнений дню.
Олив вновь испустила стон, на сей раз громкий.
– Мммммооаааааахххх, – простонала она, держась за живот. – Ааааааааууууууу.
Голоса на другом конце коридора умолкли. Мгновение спустя Олив услышала мамины шаги в коридоре.
В дверь негромко постучали.
– Олив? – позвала миссис Данвуди. Дверь со скрипом отворилась, и миссис Данвуди заглянула в комнату. – Ты в порядке?
– Я не очень хорошо себя чувствую, – пробормотала Олив.
– Что стряслось?
– Живот болит. И голова. У меня все болит, – застонала Олив, зажмурившись. – Может, дело в пицце…
– Ну, ты действительно очень быстро ее съела. – Миссис Данвуди присела на край постели. Она прижала ко лбу Олив прохладную ладонь, что было приятно, хотя никакой температуры у Олив и в помине не было.
– Я не думаю… – проговорила Олив, притворяясь, будто задыхается, – не думаю… что… смогу… сегодня добраться до школы.
Она подглядела за миссис Данвуди сквозь ресницы.
Мама кивнула.
– Позвоню на математический факультет и предупрежу, что сегодня меня не будет. Поскольку я уведомляю их поздно, мои занятия придется отменить,
