Книга секретов

ненадолго помещенные в микроволновку.

А вот Мортон, казалось, был в ужасе.

– Убери их, – прошептал он, пятясь к крыльцу.

– Но… но я же для тебя их нарисовала, – взмолилась Олив, следуя за ним. Нарисованная пара осталась на месте. – Ты же этого и хотел. Вот зачем я одолжила фотографию и велела тебе склеить все инструкции для приготовления красок – чтобы взять краски Олдоса и вернуть тебе маму и папу.

– Это НЕ мама и папа! – завопил Мортон. Он повернулся на пятках и пулей бросился в дом, захлопнув за собой тяжелую деревянную дверь. Мгновение спустя в нижнем углу окна Олив увидела круглое бледное лицо Мортона, который глядел на них.

Олив повернулась к своим творениям.

– МММмммммм, – сказала мать Мортона.

– Раррррррррр, – добавил его отец.

12

Засунув нарисованные существа, которые определенно не были мистером и миссис Нивенс, в их собственный холст, Олив сидела на смятом покрывале, нервно раскачиваясь взад и вперед. Все это оказалось огромной ошибкой.

При каждом взгляде на картину в желудок Олив словно падал ком раскаяния. Скорее всего, она только что уничтожила и растоптала последние капли доверия, которое Мортон к ней питал. А если коты узнают, что она стащила банки и воспользовалась красками… Олив передернуло. Хватало и того, что она потеряла Резерфорда. А теперь, спасибо идиотской картине, она могла потерять всех без исключения остававшихся у нее друзей.

Олив быстро, как только смогла, сгребла на противень все банки, миски и кисти и накрыла их тряпкой. У нее еще будет время разделаться со всем этим. Прежде всего надо было решить, что же делать с портретом. Искореженные лица мистера и миссис Нивенс смотрели с холста как два свидетеля ее вины. Нужно было избавиться от них. Но как?

Отвернув портрет лицом к подушкам, чтобы хотя бы отчасти остаться наедине с собой, Олив переоделась из пижамы в голубые джинсы и футболку и зашнуровала кеды. Она посмотрела на часы. Было 11:13. Жаль, что она пропустила 11:11, загадать желание ей бы не помешало. Олив прикрыла глаза и попыталась поразмыслить. Просто взять и уничтожить портрет она не могла – только не тогда, когда родители Мортона таращатся на нее своими огромными, безжизненными глазами. Это было бы слишком жестоко. Нет. Надо было его спрятать. Спрятать где-нибудь в безопасном, приятном и неожиданном месте.

И несмотря на то, что возможность загадать желание была упущена, Олив вдруг вспомнила про идеальный тайник.

С холстом под мышкой Олив выскочила в коридор второго этажа и подбежала к изображению скалистого холма. На сей раз вместо птичьей стаи или вороха листьев она увидела плывущие в нарисованном небе облака, которые двигались до тех пор, пока длинный, яркий солнечный луч не прорвался сквозь них и не упал точно на крышу старой каменной церквушки.

Там ей и предстояло спрятать картину. Олив это знала. Иные места приказывали поступить именно так.

Олив надела очки. Она помешкала, зависнув на раме, подтягивая с собой и холст, и свалилась в заросли папоротника-орляка по ту сторону картины с почти музыкальным треском. Холм, на котором она очутилась, был устлан папоротником, травой и низкими растениями, похожими на маленькие деревца с крошечными розовыми цветами, которые окрашивали весь пейзаж вокруг в розоватые тона. Лицо Олив омывал прохладный бриз, а воздух был дымный, пряный и сладкий. Над ее головой летали, негромко покрикивая, птицы.

Прижимая холст к груди, Олив выпрямилась и осмотрелась. Всюду, куда хватало глаз, тянулись каменистые склоны холмов, перемежавшиеся полосами дубового и березового леса, листья в котором уже покрылись золотом. На гребне ближайшего холма ждала маленькая церквушка. Олив побежала к ней, наслаждаясь мягким пощелкиванием, с которым ее подошвы погружались в цветущие травы.

Церковь окружало маленькое кладбище, истертые надгробия наполовину потонули в цветах. Олив в жизни не видела менее жуткого погоста. Кладбище казалось почти приветливым: могилы сбились в дружеский кружок у каменных церковных стен.

Двери церкви были открыты. Олив проскользнула внутрь и очутилась в длинном, тихом зале, уставленном деревянными скамьями. Сквозь ряды витражных окон лился раскрашенный свет. Большой витраж в дальнем конце церкви отбрасывал на плиты пола осколки радуги.

Олив осторожно пристроила свою картину в самом последнем ряду, чтобы от дверей ее было не видно. Никто ее тут не найдет. Она останется в надежном укрытии, а бедным, изуродованным людям-портретам в этом красивом месте будет на что посмотреть.

Олив выпрямилась. Может, дело было в том, что ей больше не приходилось тащить холст, но она словно стала на пятьдесят фунтов[9] легче. Выбежав из открытых дверей назад в белый свет и глубоко вдохнув пряный воздух, Олив очутилась лицом к лицу с гигантским апельсиново-рыжим котом, властно восседавшим на надгробном камне.

– Олив Данвуди, – тихо произнес Горацио, – ты дура. Более того, ты упрямая дура, что делает тебя опасной дурой.

Олив не знала, с чего начать. Так что она начала с конца.

– Я… я просто хотела вернуть Мортону родителей, – заикаясь, выговорила она. – Мортон сказал, что убежит, если я за три месяца их не найду.