— Почему? — обиделся библиотекарь.
— Наверное, потому что и я, и мысли — в голове, и до меня ближе, чем до тебя.
— Но философы утверждают, что мысль так стремительна, что уже как бы не имеет скорости, и ей нет разницы, насколько ближе или дальше находится посещаемый ею объект.
— Это кто ж тебе такое сказал?
— Господин Псой Псусий Псас. Ты должен его помнить. Толстый такой, кучерявый, с веснушками.
— С таким имечком забудешь — даже если с веснушками.
Господин Папата молча жевал жаркое и размышлял о скорости мысли и о том, что поделывает сейчас философ Псой Псусий Псас. Внутренний голос переживал вкус жаркого и думал о том, что будь он библиотекарем Папатой во плоти, заказывал бы такое жаркое вдвое чаще. А еще лимонное суфле, пирог со сливками и розовой помадкой и побольше горячей рялямсы с ореховой пудрой, а то вчера вечером в хранилище было уже холодно. Осень, все- таки.
— Ты бы уже через год в двери не пролазил, — беззлобно заметил библиотекарь, вытирая губы салфеткой. — Живому человеку столько есть нельзя, он же не минотавр какой-нибудь.
— То есть, когда мне кажется, тебе тоже кажется, — удовлетворенно заметил голос.
— Да у меня уже живот подводит от твоих гастрономических фантазий.
— Скажи спасибо, что я редко думаю о женщинах, — огрызнулся голос. — Впрочем, ты все равно ответил на мой вопрос.
— Ты его не задавал.
— А разница? Я как раз хотел спросить, слышишь ли ты то, что я думаю, когда я тебе об этом не сообщаю вслух.
— И почему это так важно?
— Потому что меня неотвязно преследует одна догадка: будто бы в записях Энганцы вот это постоянное дикое сокращение означает «Ищи в Руке Возмездия». Даже приснилось сегодня.
— Ты видишь сны? — изумился Папата.
— Вот, наконец, через семьдесят шесть лет в четверг нашли время и место узнать друг друга получше, — проворчал голос.
— Знаешь, — сказал библиотекарь после недолгой паузы. — Мне тоже что-то подобное кажется. Только теперь я не знаю, это мне кажется, или это я слышу, что тебе кажется.
— Кажется… — неуверенно начал внутренний голос.
— Не надо! — воскликнул Папата и поднял указательный палец. — Остановись. Иначе нам срочно потребуется помощь заботливого лекаря.
— Главное, — сказал голос, — что графу такое не расскажешь.
— Живо упечет куда-нибудь. Сочтет, что мы насмехаемся — в темницу, или на соляные копи в Юсу. А решит, что рехнулись, в какую-нибудь тихую обитель с навязчивой обслугой.
— Хотелось бы знать, что именно искать.
— А что мог так старательно прятать ин Энганца?
— Старательнее, чем все остальное? Что-то о Великом Магистре Кельмотов. Ну, мне так кажется.
—Это не тебе кажется, — торжествующе сказал библиотекарь. — Это мне так кажется, а ты слышишь, что мне кажется и думаешь, что это кажется тебе, а на самом деле…
— Все, — отрезал голос. — Я пошел. Вернусь, когда нам полегчает.
* * *
—
Невзирая на свою власть и могущество, зверопусы не слишком известны в мире людей. Тут удивляться нечему, это закон природы: знаменитые писатели, гениальные композиторы и великие полководцы тоже не возглавляют список лучших пухнапейчиков и вряд ли займут солидное положение в стае пупазиф.
Зверопусы огорчаются из-за этого так же слабо, как Великий Рыб Руруг из-за того, что ему не достался последний стихотворный сборничек «Глубокая высь, широкая глубь» издательства «Бангасойская зорька», и не предпринимают никаких усилий, чтобы прославиться. Из-за этого люди нередко попадают в неудобное положение.
