Ни в чем, сэр. В том, что касается меня, абсолютно ни в чем. Напротив, ваш успех превзошел всякие ожидания. Мудрый учитель всегда желает, чтобы ученик превзошел его, и я это сделал: моя лампада пылает куда ярче вашей; она освещает даже самые далекие углы, не оставляя в них и частицы мрака; мне видно самое дно колодца. И я вижу лишь то, что там есть, и ничего больше. В науке нет места сентиментальности.
Хотя когда-то я думал иначе.
Передозировка болеутоляющего. Или подушка, прижатая к лицу во сне. Оставалась одна проблема: как избавиться от тела? Как незаметно вынести его из комнаты? Предположим, мне удалось бы справиться с этим в одиночку, все равно последовали бы расспросы; я ничего не знал об этом человеке – кто он, откуда, кто его наниматель, существует ли он вообще, и знал ли кто-нибудь здесь о том, по какому делу он приехал. Вопросов было слишком много; слишком много мест, куда не мог дотянуться луч света.
Я налил себе еще бренди. В комнате стало жарко. Я расстегнул жилет, закатал рукава рубашки. Словно издали я следил за собой, приближающимся к кровати. Я никогда не бывал здесь прежде; я уже бывал здесь.
«Вы знаете, что это такое, Кендалл»?
Глазные яблоки Метерлинка задвигались, веки над ними задрожали. Я взял наполненный янтарной жидкостью шприц и покатал между ладонями – на одной было пять пальцев, на другой – четыре. Отсутствующий палец плавал в банке с раствором, предотвращающим гниение, в подвале дома доктора. Он отрубил его, чтобы я выжил. Для него это было необходимо. Ведь благодаря мне он еще оставался человеком.
Человек, лежавший на постели открыл глаза. За пару секунд до того, как мир вокруг него снова обрел четкость, я, не дав ему прийти в себя, сжал левой рукой его запястье и с силой вонзил иглу. Он напрягся, голова вскинулась с подушки навстречу моему лицу, – я навис над ним, словно любовник, готовый к поцелую. Отшвырнув шприц, я прижал ладонь к его шевелившимся губам и надавил.
– Ведите себя тихо и слушайте меня очень внимательно, Метерлинк, – зашептал я. – Ничего уже не исправить, и, если хотите жить, делайте, что я вам говорю. Малейшее отклонение от моих инструкций приведет к катастрофическим последствиям. Вы поняли?
Его голова задергалась под моей ладонью. В его мозгу еще не рассеялся туман от снадобья, но суть он уловил.
– Я ввел вам десятипроцентный раствор типоты, – сказал я, продолжая одной рукой зажимать ему рот, а другой держать его за запястье. – Это медленно действующий яд из сока пириты, дерева, растущего на одном крошечном островке в Тихом океане, недалеко от Галапагосского архипелага; его называют островом Демонов. Типота – греческое название. Вы знаете греческий, Метерлинк? Нет? Неважно.
Я вкратце рассказал ему историю этого яда, открытого еще древними финикийцами и ими же завезенного в Египет, объяснил, почему именно его предпочитали наемные убийцы и агенты секретных отделений разных полиций мира (яд, принятый в определенных дозах, действовал чрезвычайно медленно, позволяя убийце скрыться с места преступления раньше, чем возникнут подозрения), описал его ощущения в ближайшем будущем – головная боль, сердцебиение, нехватка воздуха, головокружение, тошнота, бессонница; я читал свою лекцию монотонным голосом человека в белом халате, обращающегося к аудитории единомышленников. А Метерлинк корчился и, широко раскрыв глаза, часто с готовностью кивал. Не удивительно – ведь это наверняка была самая важная лекция в его жизни.
– У вас есть примерно неделя, – продолжал я. – Через неделю ваша сердечная мышца лопнет, а легкие разорвутся на куски. Единственная надежда – получить антидот раньше, чем это случится. Вот. – Я сунул клочок бумаги в его нагрудный карман. – Здесь имя и адрес.
«Доктор Джон Кернс, Лондонский королевский госпиталь, Уайтчепел».
– Если вы уедете отсюда сегодня вечером, времени как раз хватит, – сказал я. – Этот человек – добрый друг доктора, кстати, он и сам доктор, но при этом физическая и духовная противоположность Уортропа, человек, который видел дно колодца, если вы понимаете, о чем я. Он даст вам антидот, если вы назовете ему яд: типота. Не забудьте.
Я сделал шаг назад, взял с тумбочки «дерринджер».
Его рот открылся, и он сказал:
– Вы сумасшедший.
– Напротив, – возразил я, – я самый здравомыслящий человек в мире.
И указал пистолетом на дверь.
– Торопитесь, Метерлинк. У вас на счету каждая секунда.
Еще с минуту он смотрел на меня, его влажные губы кривились от страха и ярости. Потом подполз к краю кровати, спустил ноги, оттолкнулся и тут же с испуганным криком упал на пол. Свалило его, разумеется, не до конца выветрившееся снотворное, а вовсе не подкрашенный соляной раствор, который я ввел ему в вену. Без всякой задней мысли он потянулся ко мне – нормальный жест человека в беде, нуждающегося в помощи. Но я смотрел на него сверху, из разреженных слоев атмосферы. Метерлинк был не более чем пылинкой у моих ног, столь мелкой, что я не различал черт его лица, хотя одновременно видел его насквозь, до мозга костей.
Я мог его убить. Он был в моей власти. Но я удержал руку мою, и разве я не милосерден после этого?
Глава шестая
Монстролога я застал в библиотеке, там же, где и оставил; открытый томик Блейка лежал у него на коленях, но он не читал; с меланхолическим
