– Ну, ну, не надо спешить с выводами, майн фройнд, – запротестовал фон Хельрунг, размахивая перед собой пухлыми руками. – Мы все здесь люди почтенные. Ученые, а не искатели выгоды.
– Ничего удивительного, – объявил Уокер во всеуслышание. – Созерцание худших сторон природы извратило его восприятие природы человеческой.
– Избавьте нас от ваших банальностей, Уокер! – воскликнул доктор. – Все мы здесь изучаем самые совершенные творения природы, но это не имеет отношения к делу. Разум не хорош и не плох сам по себе; почему же тогда им обладают не все люди? Думаю, что Адольфа из числа возможных предателей можно исключить. У него не было мотива. Он шестьдесят лет имел доступ к любым сокровищам, большим и малым, и ни разу не попытался извлечь из этого выгоду.
– По мне, так наиболее вероятный подозреваемый и есть самый очевидный, – сказал Пелт. – Тот тип, Метерлинк, или его таинственный наниматель. Вряд ли они обрадовались, когда вы отклонили их предложение. А уж приехать за вами в Нью-Йорк и вызнать местопребывание
Тут заговорил я:
– Невозможно. Метерлинк в Лондоне.
– А вы откуда знаете, что он именно там? – спросил Акоста-Рохас, подозрительно прищурившись.
– Ему больше некуда было податься, – ответил я уклончиво.
– Очень странно, – сказал Уокер, – что ученик доктора Уортропа в курсе передвижений таинственного мистера Метерлинка. Любопытно, что еще ему известно.
– Уокер, я даже не знаю, что считать более оскорбительным, – зарычал Уортроп. – Ваш намек на возможное предательство мистера Генри неуместен!
– Хватит! – воскликнул фон Хельрунг, в порыве отчаяния ударяя себя в грудь. – Ваша грызня и детские оскорбления ни к чему не приведут. Мы все здесь друзья, по крайней мере, коллеги, и я готов поклясться честью – даже жизнью, – что в этой комнате предателей нет. При всем уважении к вашему мнению, Пеллинор, нас сейчас должно больше всего заботить не зачем, не кто и не как, а где. Остальное подождет.
– Этим нам и следует заняться, причем быстро, – поддержал его Пелт. – Ведь похитители могут быть уже на полпути в Роаноак, мы же не знаем.
– Роаноак? – переспросил Уортроп.
– Такая пословица.
– Странно, никогда не слышал, – сказал Акоста-Рохас.
– Вы же из Аргентины; что тут удивительного.
– Мне она тоже кажется странным, – сказал Уокер с подозрением. – Почему именно Роаноак, что это за место такое?
– Да первое, какое пришло на ум! – взвился Пелт. – Что тут особенного?
– Пословицы никогда не приходят на ум случайно, – пояснил Акоста-Рохас. – Иначе они не были бы пословицами.
Но чаша терпения Уортропа переполнилась. Даже он, похоже, осознал, что перебранки и подозрительность в такой ответственный момент ни к чему не приведут.
– Фон Хельрунг, боюсь, нам не обойтись без помощи властей, – деловито сказал он, поворачиваясь к своему бывшему наставнику. – Надо аккуратно задать несколько вопросов представителям определенных кругов администрации Нью-Йорка.
Мейстер Абрам серьезно кивнул и перекатил огрызок толстой сигары из одного угла рта в другой.
– У меня есть на примете человек – надежный, не слишком любопытный. Его как раз только что назначили следователем.
Уортроп громко расхохотался.
– Ну, еще бы!
– Одну минуту. – Акоста-Рохас был в шоке. – Вы собираетесь привлечь к делу полицию?
Монстролог не удостоил его взглядом. Он продолжал говорить с фон Хельрунгом.
– Расследование убийства может поставить нас в неловкое положение.
– Несомненно, майн фройнд, но я же не глупец, чтобы заявлять о нем!
Глава вторая
Мы с монстрологом вернулись в «Плазу», чтобы сменить фраки на более подходящую одежду, а фон Хельрунг отправился в полицию, захватив с собой Лили, чтобы попутно завезти ее домой, в Риверсайд. Та не спала уже сутки, но все еще была бодра и полна сил – когда начиналась охота, она не уступала выносливостью самому Уортропу.
– А женщине дадим уютную грелку и отправим спать, поцеловав на прощание! – буркнула она на пороге. Ее платье было в пыли Монстрариума, прическа растрепалась, локоны цвета воронова крыла уныло повисли. Но глаза по-прежнему горели знакомым огнем. Я нежно потрепал ее по плечу и поцеловал в щечку. Но, вопреки моим надеждам, она не развеселилась, а, наоборот, сильно наступила острым каблучком мне на ногу.
