себя говорившая, что ее владелец закончил «рязанскую дурку» и гордится этим.
Андрей и Сашка, холостяки, жившие в городковской офицерской общаге, а с сегодняшнего дня – на лето непосредственные подчиненные Монзырева.
Водка допита, задачи поставлены, проблемы обсуждены, и тройка наших героев со следующего утра должна запрягаться в ремонт объекта. Впереди восемь дней сплошной пахоты, день передыха и прием себе на шею молодого пополнения.
Теплый вечер. В такой вечер, с такими мыслями, как у Монзырева в голове, хочется выйти на балкон и крикнуть в темноту, в звезды, во всю дурь, но резко:
«Т-твою ма-ать!»
И услышать в ответ затухающее эхо:
«Мать, мать, ма…»
Пусть соседи порадуются за него. Они уже знают и про лагерь, и про козла отпущения, уезжавшего на все лето, сослуживцы все же…
Дальше был лес, свежий воздух и беспросветная пахота…
Мимо, грузно ступая, по протоптанной дорожке в сторону лагерной столовой прошли Андрей с Сашкой. Тащили кухонную утварь, от выделенной воинской частью машины. Третий день на исходе. Солнце скрылось за окровавленными грудами черных туч. В лагере, находившемся внутри леса, сразу стало темно, повеяло предгрозовой прохладой, и ударил гром. В стороне небесную темень прошила блестка молнии. Крупные, тугие капли дождя вылились на молодую, лесную зелень. Народ, как юркие куропатки, быстро рассосался по схронам. Монзырев тоже спрятался под крышу спального домика, отведенного для персонала, там же наткнулся на натекшую из-под досок потолка лужу посреди коридора сборно-щитового здания.
«Крыши тоже придется осмотреть, где надо подрихтовать. Бог ты мой, еще и этим заморачиваться», – подумал он.
Дождь закончился так же быстро, как и начался. Тучи развеялись, вечернее солнце зашло за кроны деревьев, свежесть осталась. На совещание собрались на веранде столовой, присутствовали офицеры, завхоз Смирнов, мелкий толстый мужичок с совершенно круглым лицом, на котором выделялись рыбьи глаза под белесыми ресницами. Монзырев заметил, что если он иногда и улыбается, глаза остаются холодными, без радости жизни в них, такие глаза, наверное, были у членов расстрельной команды НКВД разлива 1937 года. За три прошедших дня майор ни разу не видел, чтобы Смирнов был чем-нибудь доволен.
«Да-а, тот еще фрукт, – подумал Монзырев. – В разведку я бы с ним не пошел и спиной к нему не повернулся. С завхозом не повезло, но работать придется».
Поварихи – тетя Тая, женщина пятидесяти пяти лет, и молодка Ангелина – сезонные рабочие, проживавшие в одной из близлежащих деревень, устроившиеся на заработки, по случаю.
«Однако, – отметил начальник лагеря. – Порядок у себя на кухне и в столовой они навели, в процессе посмотрим – вкусно ли готовят».
У стены, как всегда с хитроватой улыбкой расположился Сергеич, не вмешивающийся ни в какую работу, но замечающий все, что происходит вокруг, и добросовестно докладывающий Монзыреву обо всем и обо всех.
И, наконец, пять молодых специалисток, будущих педагогов от разных наук. Молодость некрасивой не бывает – этим все сказано.
«Главное не филонят, выполняют поставленную задачу хорошо. Опять часов до трех ночи с моими орлами засидятся. Когда только высыпаться успевают?»
– Ну что, дорогие мои, осталось времени совсем немного. Я вами доволен… Пока. Самое главное, не работать по принципу «вспотел – покажись на глаза начальству». Как приготовимся, так и дело пойдет. Василий Семенович, – это Смирнову, – у вас завтра-послезавтра завоз продуктов, постельного белья и другого хозяйственного хламья. Постарайтесь успеть, я на вас надеюсь. Ну, а остальные окрысились на работу, пятого числа – всем отдых перед основной деятельностью. Если всем все понятно, тогда сейчас отдыхать.
Все стали расходиться на отдых после трудового дня. К Монзыреву подошел Смирнов.
– Анатолий Николаевич, я могу не успеть за два дня, – с придыханием, не оправдываясь, а скорее констатируя факт, заявил «Рыбий глаз».
– Василий Семенович, я же не спрашиваю, почему вы можете не успеть. В течение двух дней у вас ЗИЛ-130, военный водитель и старший машины, так что, будьте любезны успеть, иначе ей-богу, я вас по законам военного времени, выведу во чисто поле и расстреляю три раза, причем два из них в извращенной форме.
– Но…
– Все, я сказал. Выполнять.
– Я что должен ответить «есть»?
– Глядя на вас, уважаемый, я сделал вывод, что оттого, что вы не служите в доблестных рядах вооруженных сил, армия только выиграла. Ну, а мне достаточно услышать всего одно слово, «слушаюсь», и отпустить вас с миром баюшки.
По-стариковски кряхтя, Смирнов пошел к выходу.
– Круто ты с ним, Николаич, – одобрительно заметил сторож. – Завтра найдет повод и нажалуется на тебя в администрацию.
