«Толя, в армейской жизни, если ты не на войне, в случае, когда тебя дерет начальство по поводу и без оного и не говорит, как долго это будет продолжаться и почему такое счастье обломилось именно тебе, не надо возмущаться. Это бесполезно. Прими как должное, расслабься и постарайся получить хотя бы удовольствие мазохиста. Закон курятника, знаешь?»
Тогда на вопрос Монзырева:
«А на войне как?»
Семибратов хмыкнув, ответил:
«А на войне тебя, дорогой, по пустякам драть не будут. Начальство, оно тоже жить хочет. А ты, может, после разговора с ним залудишь стакан водки и решишь, что пара патронов в магазине у тебя явно лишние. Вот так, мой юный друг».
Вот Монзырев и расслабился, налив себе в глиняную кружку хмельного меда, выпил – вроде бы похорошело.
По лестнице вниз сошла боярыня Галина Олексовна, поклонилась князю:
– Светлый князь, позволь представить тебе на смотрины и одобрение сестру нашу Анну, не суди строго нас, деревенских.
– Ай, матушка-боярыня, не льсти мне, по-хорошему завидую мужу твоему. Иметь такую водимую – счастье. И умна и лепа. Ну, веди невесту.
– Анна! – позвала боярыня.
Анна в сопровождении Людмилы сошла по лестнице в светелку. Лебедушкой вплыла в залу, чуть придерживая голубого цвета шерстяную юбку, длиною по щиколотку, из-под которой слегка виднелись туфли на высоком каблуке, поминок из прошлой жизни. Отороченный мехом бобра жакет на пуговицах, слегка светлее цветом от юбки, расшитый сельскими мастерицами и приталенный, подчеркивал стройность фигуры. На лице минимум косметики, подчеркнувшей красоту юной боярышни. Анюта в свои двадцать лет выглядела девочкой. Волосы спрятаны под маленькой, расшитой золотом шапочкой- бояркой, того же цвета, что и юбка. Поступь легкая, непринужденная. Красивая шея, гордо несет головку. Земной поклон князю. В притихшем зале легкий звон украшений. Невеста явно не из бедных. Разгладилось лицо у Твердятича:
«Не прогадал. Однако слишком худосочна. Понравится ли Ратмиру? Ничего, откормим».
Взгляд на сына. Улыбка на лице.
Ратмир стоял, завороженно глядя на девушку. Такую царственную красоту он просто не предполагал увидеть в этой глуши. Он – не против! Он – счастлив! Поймав на себе скользнувший взор суженой, не успел ответить ей взглядом.
«Боги, какая красота!»
Князь подошел к Анне, заглянул в глаза.
«Ах, хороша, повезло молодому», – отметил про себя.
– Ну, что, Твердятич, по нраву ль тебе невестка? Много ли приданого запрашивать?
– По нраву ли, вон у жениха спрашивай, а я приму любую.
– А что его спрашивать, вон, смотри слюни пускает, – князь от удовольствия созерцать происходящее потер руки. Обратился к Монзыреву: – Ну, насчет приданого уговоримся, а мало будет, я добавлю. Чай, не обеднею. Сват я или не сват. Ну, Ратмир, али не люба?
– Люба, светлый князь. Ай, люба. Благодарю тебя.
– Ото ж. Зови, Вестимирыч, волхва. Чего тянуть. Да праздновать будем. Через два дня в дорогу нам.
– Как прикажешь, государь.
Два дня гуляло все селище, княжья дружина и жители близлежащих деревень, приехавшие по экстренному приглашению своего боярина. Вестимир провел обряд бракосочетания. Вместе с молодыми принес богам дары в священной дубраве. Веселое настроение витало над городищем. После первой брачной ночи молодые вышли к праздничному столу невыспавшимися, со смущенными, но счастливыми улыбками. Опять гуляли. Ходили за крепостные стены воевать снежный городок. Мужчины атаковали столбы, врытые спешно в мерзлую землю, с вывешенными на них шапками, красными черевами и расшитыми кафтанами. Столбы обильно смазаны воском, скользкие, попробуй, влезь на них, но народ – подвыпивший, безбашенный, вольный – умудрялся срывать призы. «Боярин выдает замуж сестру. Хозяин проставляется, а сватом у него сам светлый князь. Эх, гуляй народ! Праздник, родовичи!»
Сашка с Андрюхой лично наливали всем встречным и поперечным. При этом Сашок выкрикивал непонятное никому, но забористое: «Гуляй, рванина! Халява плиз». Вечером Андрюха принес от плотников самопальную гитару, выстраданную в мастерской, со струнами из прошлой жизни, завалявшимися в одной из сумок. Застолье было в самом разгаре. Князь, сидевший рядом с молодыми, сначала не обратил внимания на самозваного барда. В зале стоял шум разговоров, но при первых аккордах народ притих. «Что спеть аборигенам?» – задал вопрос сам себе Андрюха. Требовалась веселая песня, все-таки свадьба. Но чтоб была понятная всем. Еще раз перебрал струны, звук на инструменте существенно отличался от стандарта, но играть было вполне можно. Зал притих окончательно. Запел:
После исполнения песни народ визжал от восторга:
– Сотник, спой еще! Еще давай!
Андрюха запел:
