И следом раздался еще один оглушительный хлопок, и Одда выгнулся, задрожал, а потом упал и не двигался, и из черной дырки в его кольчуге поднимался дымок.
Скифр стояла и смотрела под ноги.
– Я же сказала, что покажу вам настоящее волшебство.
Не как в песнях
– Они бегут.
Ветер вскинул волосы и облепил окровавленное лицо. Колючка смотрела вслед ужакам – всадники и лишенные седоков кони уже исчезали среди моря травы.
– И я их очень хорошо понимаю, – пробормотал Бранд, наблюдая за Скифр.
Та снова запахнула плащ, плюхнулась в траву и вцепилась в амулеты на шее. И уставилась неподвижным взглядом в переливающиеся жаром уголья.
– Мы хорошо сражались, – сказал Ральф, но голос его казался безразличным и мертвым.
– Руки из стали, – и Фрор кивнул, отирая мокрой тряпкой краску с лица. – О такой победе только в песнях петь.
– В общем, мы победили.
И отец Ярви поднял кусок металла, что Скифр оставила на траве. И повернул его к солнцу. Металл заблестел. Какая-то штука, пустая внутри, и она все еще дымилась. Как такая может пролететь через равнину и убить человека?
Сафрит мрачно покосилась на Скифр и отерла окровавленные руки:
– Победили. Только с помощью черной магии.
– Мы победили, – отец Ярви пожал плечами. – У битвы есть два исхода, и этот – предпочтительнее. Пусть Отче Мир оплачет наши методы. А Матерь Война обрадуется результатам.
– А что насчет Одды? – пробормотал Бранд.
Ничто не брало этого коротышку, и вот он ушел через Последнюю дверь. Все, шутки кончились…
– Он бы не выжил. Такая рана… – пробормотал Ярви. – Либо он, либо мы – так обстояло дело.
– Безжалостная арифметика, – отозвалась Сафрит и сжала губы в ниточку.
Служитель даже не посмотрел в ее сторону:
– Вот такие уравнения и положено решать начальствующему…
– А вдруг это колдовство навлечет на нас проклятие? – спросил Доздувой. – Вдруг Бог снова расколется? Вдруг…
– Мы – победили.
И голос отца Ярви сделался холодным, как сталь обнаженного меча, и он сжал пальцы своей здоровой руки вокруг круглой штуки из эльфьего металла, и костяшки пальцев побелели.
– Поблагодари же за это бога, в которого ты веришь, если знаешь, как это делать. И помоги остальным похоронить мертвых.
Доздувой захлопнул рот и ушел прочь, качая огромной башкой.
Бранд разжал стертые пальцы и уронил щит. Нарисованного Рин дракона изрубили и покорябали, на краю блестели свежие зарубки, а повязки на руке пропитались кровью. Боги, сколько ж на нем синяков и ссадин, и как же болит все тело. У него сил стоять не осталось, не то что спорить насчет того, что такое хорошо и что такое плохо и что есть благо в данном конкретном случае. К тому же у него шея в одном месте ободралась. Он потрогал – мокро как-то. Царапина небось, только кто заехал, друг или враг, он не знал. А не все ли равно, болит одинаково…
– Положите их как подобает, – говорил тем временем отец Ярви, – срубите эти деревья для погребальных костров.
– Что, и этих ублюдков? – удивился Колл и показал на окровавленные и ободранные трупы коневодов, которые валялись на склоне.
Вокруг них уже ходил кто-то из команды, приглядывался, не забрать ли что ценное.
– И их тоже.
– А их-то зачем на погребальный костер класть?
Ральф взял парнишку за локоть:
– Потому что если мы здесь нищих побили, мы сами нищие. А ежели мы побили славных мужей, мы славней их.
– Ты ранен? – спросила Сафрит.
Бранд поглядел на нее так, словно бы она на иноземном языке с ним говорила:
– Чего?
– Сядь.
Вот это совсем нетрудно было исполнить. Колени так ослабли, что он еле стоял. И сидел и смотрел на исхлестанную ветрами вершину холма, как люди отложили оружие и принялись сволакивать тела в длинные ряды, а остальные взялись рубить деревья – на костер. Сафрит наклонилась над ним и ощупала
