К себе домой Ин Юнчен вернулся лишь ближе к ночи, когда на небе, темном и высоком, уже начали одна за другой вспыхивать крошечные иглы звезд. На душе у него было неладно. Вроде бы ни в чем не обманул он уважаемых родителей своих, а вот, гляди же, как неудачно все обернулось! И что теперь делать?
Этот вопрос совсем не давал ему покоя, и он метался по апартаментам в состоянии, которое подозрительно напоминало панику. Познакомить отца и матушку с Сян Джи парень, пожалуй, был даже не прочь, но толку из этого – по крайней мере сейчас – выйти не могло. Никакие силы не заставят их принять в семью дочь председателя Сяна. Да и сама девушка…
Ин Юнчен усмехнулся, представив, как взвилась бы она на дыбы, предложи он сыграть роль его нареченной, – и почти сразу раздраженно чертыхнулся.
Не стоило, ох не стоило ему воображать лишнего. Теперь в мыслях своих, вместо того чтобы беспокоиться о куда более важных проблемах, он вновь видел Сян Джи, ее губы и руки, ее тело, чьих округлых изгибов совсем не скрывала мокрая одежда там, на дороге.
Парень решительно потряс головой и пошел в душ.
Зажмурившись, он долго стоял под струями ледяной воды, а потом, и не подумав обтереться, выключил свет, подошел к большому, во всю стену, панорамному окну и долго смотрел, как в ночном сумраке переливается, сверкает, словно раскрытый ларец с драгоценностями, Тайбэй.
Спать совсем не хотелось, но Ин Юнчен все же лег на прохладные простыни. С прикроватной тумбочки синим глазом подмигивал электронный будильник, с едва слышным, почти неразличимым гулом работал кондиционер, и вскоре парень сам не заметил, как задремал, упал в сновидение, словно в глубокий темный колодец.
…Сил не было – ни бежать, ни сражаться. Кровь заливала лоб и глаза, и сквозь красную пелену мир казался зверем, дрожащим от ярости, рвущим глотку в бешеном реве. Гудело, бормотало, шептало вокруг. Может, это ветер целовал своими прозрачными губами ветви деревьев, пересмеивался шутя с речными духами? Или это кружились вокруг него, понукая лошадей, враги?
Он двинул было рукой, чтобы убрать с лица пряди длинных, выбившихся из узла волос, и вздрогнул при виде своих – своих ли? – пальцев. Покрытые мозолями и порезами – никогда его ладони не были такими. Или были? Не успев появиться, удивление и недоумение ускользнули, растаяли, и он приглушенно застонал от боли. Казалось, что острые белые ножи, вспыхивая, пронзают все тело. Плечо, и спина, и, кажется, живот – синяки и раны были везде.
Оружие. Ему нужен был меч. Если он найдет меч, то крови станет больше, и она уж будет принадлежать не ему!
Красные капли одна за другой стекали по его щекам, по шее, по волосам, укрывшим плечи темной волной.
Меч. Где же меч?..
Ин Юнчен, оскалившись, потянулся вперед – и проснулся, уже понимая, что совсем запутался. Щурясь, он огляделся.
Все было как и прежде – спальня, большая и просторная, со светлыми стенами и кроватью на возвышении из черного дерева, Тайбэй, сияющий за окном разноцветными огнями. В недоумении он поднес к глазам руку. Гладкая ладонь, короткие, аккуратно подстриженные ногти, вьющаяся по предплечью татуировка. Никаких мечей. Никаких ран.
– Что, черт возьми, это было? – спросил Ин Юнчен, и собственный голос в сумеречной тишине комнаты показался ему чужим и незнакомым.
На следующий день дочь председателя Сяна решила к завтраку не спускаться, а попросила горничную принести поднос с едой наверх, в студию. С родителями, которые вчера конечно же обнаружили ее побег, отношения совсем разладились. Вечером, когда она вернулась домой после встречи с профессорским племянником, отец и матушка даже не соизволили снизойти до разговора с дочерью. Перед глазами девушки так и стояли их лица: такие одинаково строгие в своем единодушном неодобрении, такие непреклонные! В ответ на тихое приветствие они не оглянулись, ничем не выдали того, что слышат и видят ее. Отец продолжил читать газету и неторопливо пить свой кофе, матушка же, поправив очки, которые позволяла себе носить лишь дома, с безразличием перевернула страницу любимого журнала – жена председателя Сяна увлекалась выращиванием бонсаев.
Это было наказание за непослушание – это Саша поняла хорошо. Наказание – и последнее предупреждение.
Родителей своих девушка знала: исправить ситуацию теперь могло лишь беспрекословное подчинение. Сдайся или умри. Стой на своем до конца, до последнего хрипа и капли крови. Вот по какому принципу жил ее отец, а матушка, как хорошая жена, всегда и во всем поддерживала своего мужа. Александра думала, что, если б не этот бескомпромиссный, тяжелый, воинственный характер, отец не сумел бы добиться нынешнего – весьма высокого – положения. В прошлом бабушка, глядя на него, своего младшего сына, вздыхала всегда тихонько: мол, вот она, дикая кровь, никуда не девается, кипит.
– Жаль, – вздохнула в настоящем ее внучка, глядя на свою рыбку, – что со своими близкими папа поступает так же, как с врагами.
Рыбка конечно же ничего в ответ не сказала, но девушке все равно стало немножко легче: родительское молчание произвело на Сашу куда больший эффект, чем упреки и ругань.
Мрачная и печальная, она сидела в своей студии перед балетным станком, не зная, то ли извиниться или покаяться, то ли собрать вещи и уехать из отцовского дома.
Можно, размышляла девушка, снять квартиру в центре, недалеко от библиотеки. Возвращение в Сан-Франциско теперь, после разговора с Кан
