Потом вращение прекратилось, и я обнаружила себя в прежнем человеческом обличии, босиком, в чем-то длинном белом, вроде сорочки, с распущенными волосами.
Кругом раскинулась степь, от горизонта до горизонта землю покрывал странный черный ковыль. Пушистые дымные султанчики траурно поникли, воздух был неподвижен.
Я побрела по этой степи, бубня под нос какую-то дикую однообразную песенку без слов, песенку деревенского дурачка, шаманскую колыбельную; долго и тщательно я вглядывалась в заросли, точно зная, что ищу нечто важное, но только спустя время — может быть, несколько часов — заметила на земле еле тлеющий красным уголек. Уголек оказался клубочком, я подняла его, и за ним потянулась тускло светящаяся красная ниточка, на ощупь будто шерстяная. Потом нашелся еще один такой клубочек, и мне невесть почему захотелось связать обе ниточки.
Узелок исчез, растаял сразу же, как только его завязали. Теперь обе нити срослись в единое целое, и от этого на душе у меня стало так легко, так радостно… Я бережно положила нить на землю, и она продолжала светиться — слабо, но отчетливей, чем прежде.
Горьковатый травянистый запах витал в этом месте, он мне нравился.
Я вскинула руки, потянулась сладко-сладко — как домашним утром в первый день каникул — и… проснулась.
Комната была сумрачной, такой же запущенной, как и все в этом странном месте, за окном шумел дождь, а я лежала, потягиваясь кошачьим тельцем, на чем-то теплом, и это теплое мерно вздымалось и опускалось.
Не в силах поверить в происходящее, я приподняла голову и встретилась взглядом с чудовищем, на груди которого я так уютно устроилась. Бревноподобный палец вынырнул откуда-то сбоку и черным обломанным когтем энергично почесал мне под подбородком, отчего моя голова мотнулась вверх-вниз.
Чудище радостно осклабилось, продемонстрировало кинжальные клыки и произнесло:
— Кы-ы-ы…
Не помню, как я оказалась в углу под шкафом, в пыли, в грязи и в паутине. Рядом валялись хлебные корки, добела обглоданные кости, смятые конфетные фантики и пивные пробки.
В щель я наблюдала, как бесцельно топчутся по полу огромные грязные когтистые ступни.
— Кы? Кы? — тревожно вопрошало чудовище.
Так оно курлыкало с полчаса, потом замолчало, куда-то пошлепало, через некоторое время пришлепало обратно.
На полу посередине комнаты появилась тарелка, на которой лежала копченая куриная нога.
Мои ноздри затрепетали, рот немедленно наполнился слюной… я решила, что со стороны чудовища это был недвусмысленный жест доброй воли. Но я все равно не вылезла бы из-под шкафа до ночи, если бы не паук, явившийся проверить, что за жирная муха потревожила его сети. В теории это он должен был меня бояться, но на практике паук довольно шустро двинулся в мою сторону, его физиономия, увеличенная раз в двадцать, произвела на меня неизгладимое впечатление, и я спешно покинула свое убежище.
Чудовище предусмотрительно сидело поодаль — на чем-то вроде лежанки, покрытой смятыми серыми тряпками, — и при виде меня оживленно осклабилось.
Я немедленно выгнула в ответ спину и профыркала что-то вроде «сиди где сидишь».
Ухмылка чудовища увяла, но оно вело себя смирно, даже сложило ручища на колени, чем вдруг напомнило мне слишком резвого детсадовца, которого в наказание усадили на стульчик в углу.
Молодец, мысленно похвалила я, хороший мальчик. Хотя мог бы и разделать эту гигантскую ногу на маленькие кусочки. Неужели непонятно, что мне будет нелегко с ней справиться? Но я уже начала подозревать, что чудовище было не семи пядей во лбу.
Вскоре я убедилась в этом.
После того как я плотно закусила курицей, мне невыносимо захотелось пить. В сущности, мне даже показалось, что я сейчас в очередной раз умру, если не попью.
Я посмотрела прямо в глаза чудовищу и вежливо произнесла на анималингве:
— Будьте добры, не принесете ли вы мне воды? Я очень хочу пить.
Чудовище продолжало наблюдать за мной с благожелательным любопытством.
Я повторила громче, стараясь выговаривать анималингву как можно тщательнее:
— Я хочу пить. Принеси воды, пожалуйста.
Никакой реакции.
— Пи-и-ить! Пить хочу!
Чудовище подергало мохнатым ухом, будто отмахиваясь от надоедливого комара, и продолжало безмятежно сидеть на лежанке.
Тогда я открыла пасть и гневно завопила вслух:
— Мя-а-а-ау-у! — Кажется, я даже топнула лапой при этом.
