он встал перед сэром Тоби.
– Что сделал ты с пленным испанцем? – загрохотал гулкий замогильный голос.
Сэр Тоби подождал, пока слуга не наполнит его кружку, и залпом осушил ее. Перед разговором с призраком он явно нуждался в подкреплении сил.
– Прохлаждается в темнице, как и подобает лицемерному негодяю – или как там аттестовал его этот добрый малый.
– Если он такой негодяй, то почему не повешен? – спросил скотт.
– Мудрая мысль, – согласился дон Хуан. – Прежде кое-кто считал, будто он заперт надежно, но в том, что касается избавления от оков и решеток, он просто-таки маг и волшебник. Как и в перерезании глоток своим пленителям, оказавшись на свободе. А его обещания не стоят ни гроша.
– Гр-ррм… Ну что ж… – сэр Тоби широко взмахнул рукой, едва не угодив дону Хуану по физиономии. – Но дело в том, что один не в меру старательный офицер поспешил сообщить о пленном принце моему кузену, герцогу, и теперь нам остается только дожидаться его высочайшего решения.
Виола кивнула, радуясь собственной предусмотрительности. Идея принадлежала ей, и под отправленным герцогу письмом стояла ее подпись.
– И скоро ли Орсино оторвется от своей поэзии и музыки и соблаговолит ответить? – проворчал древний полководец.
И тут от входа зазвучал новый голос. От неожиданности скотт вскинулся и резко развернулся, потянувшись к кинжалу.
– Орсино не потратил времени ни на один куплет, ни на одну ноту, и даже не приказал писцу написать в ответ сонет! – с этими словами в зал вошел сам Орсино, а следом за ним хлынула целая толпа слуг и прихлебателей. – Какая новость порадовала бы меня сильнее, чем весть о том, что у нас в руках сам арагонский принц?
– Милорд… – сэр Тоби встал, угрожающе пошатнувшись. – Вот этот достойный малый рядом со мной – дон Хуан Арагонский, младший сын, явившийся предупредить нас о коварстве старшего брата. Он советует обойтись с его родичем по всей строгости, а иначе мы пожалеем.
– Странное дело, – сказал Орсино, щурясь на дона Хуана. – Молва гласит, что Педро – человек чести, но о Хуане ничего подобного не слышно.
– Увы мне, как я оклеветан! – напыщенно провозгласил дон Хуан. – Сами видите, злословие Педро шествует впереди меня, пороча его несчастного младшего брата перед всем миром! Язык Педро коварнее жала гадюки, сэр.
В его заверениях вновь чувствовалась очевидная фальшь, и Виола с облегчением отметила, что Орсино они вовсе не убедили.
– Я уже решил его судьбу, – объявил герцог. – Даже если бы благородство его духа не тронуло мое сердце, нельзя забывать о государственных интересах. Участие в этой войне, что тянется месяц за месяцем и губит страну за страной, не приносит Иллирии никакой пользы. Наши крестьяне и ремесленники идут на войну, держа оружие в обеих руках, и зачастую возвращаются домой однорукими, а то и вовсе безрукими калеками. Неубранные урожаи гибнут на корню. Женщины остаются вдовами, а дети – сиротами. Какой-то ничтожный семейный спор среди Медичи о том, у кого больше прав на тосканский трон, превратился в водоворот, втянувший в омут войны всех государей Европы. Обдумав заново все льстивые уговоры и страстные просьбы, подвигнувшие меня ввергнуть в войну и Иллирию, я сожалею о том, что поддался им.
– Ваша светлость, это не по-мужски, – проскрежетал скотт. – Где ваш воинский дух?
– Да, где? – добавил Тоби, неизменно храбрый там, где нет врага. – Война не по ноге, жмет да трет? Так марш, марш вперед, пока не разносится!
– Ты говоришь о войне, словно это сапог, – ответил Орсино. – И я со страхом думаю о том, скольких придется растоптать в прах, пока этот сапог разносится. Я получил известие: в морском бою близ Саленто мой шурин был захвачен никем иным, как арагонцами, подданными дона Педро. Что ж, я буду только рад исполнить свой долг, обменяв их принца на моего родственника.
Виола ахнула, но ее голос утонул в общем ропоте. Ее переполняли смешанные чувства – к ней вернулся страх, с которым она провожала брата на бой, и в то же время она отчаянно гордилась мужем, поступавшим по чести вопреки всему этому сборищу забулдыг, подлецов и чудовищ.
– Как знать, – продолжал Орсино, – быть может, этот жест поспособствует и более долговечному взаимопониманию между нами и противником? Мне сообщили о браке сына Франческо с дочерью Фердинанда. Неужели ненависть между братьями может быть сильнее подобной любви? А что касается меня, я давно сыт этой войной по горло.
Но скотт продолжал настаивать на своем:
– Война – единственная игра, достойная принцев. Неужели ты станешь единственным карликом среди всех правителей Европы и по-бабьи уклонишься от драки? Подумал ли ты о том, как будут смеяться над твоим народом и под какой угрозой окажутся твои рубежи? Путь к возвышению в жизни лишь один: вцепиться в нее зубами, как хищный зверь!
Взгляд Орсино остался невозмутим:
– Но что, если у нее есть шипы? Я видел в вересковых зарослях множество ястребов, погибших оттого, что не смогли выпустить схваченного. Когда пришла война, ты явился ко мне и предложил мне свою мощь, и до сих пор твои ведьмы летают над полями битв в далеких землях, губя солдат противника и наши собственные души. Ты уверял, будто пришел на помощь лишь потому, что наше дело правое, но теперь я начинаю думать, что ты – не благородный орел, каким объявляешь себя, а ворон, падальщик, готовый завалить трупами весь мир, чтоб только прокормиться.
– О, добрый герцог, – вклинился в разговор Хуан, – не думайте, что брат мой сдержит хоть одно из данных вам обещаний. Освободите его – и он перережет горло вашему родственнику, едва ступив на арагонскую землю. Коль вы готовы вступить в переговоры с противником, вот перед вами я, сын Арагона, чье содействие может решить дело миром, если только мой брат не получит свободу и не испортит все, чтоб насолить мне.
