глаза – и вот он, улыбается, стоя перед тобой на жухлой прошлогодней траве.
Он молод, поразительно красив, на голове его полно волос, бородка – шокирующе элегантна. Одет он богато, весьма изысканно, и явно не упускает возможности покрасоваться.
– Хелло, – говорит он. – Приветствую тебя, Энн.
Ты держишь оборону, изо всех сил стараясь не поддаться странному сочетанию тревоги и желания, пробужденному в твоем сердце этим незнакомцем, который, впрочем, отчего-то кажется не столь уж незнакомым.
– Кто вы такой, сэр? – спрашиваешь ты. – Какое дело привело вас к нам?
Он строит обиженную гримасу – кокетливо надувает губы, и сей привычный жест явно не требует от него ни малейших усилий.
– Энн! Умоляю, только не говори, что ты не узнаешь меня. Боюсь, мое сердце не вынесет этого.
– Сэр, я совершенно уверена, – отвечаешь ты (однако твоя уверенность – лишь притворство), – что до сего дня не встречалась с вами ни разу в жизни.
Его улыбка лишь становится еще шире и обаятельнее, и это приводит тебя в бешенство.
– Прошу тебя, – говорит он. От уверенности в его голосе, от его убежденности в своей правоте твое сердце сладко замирает, несмотря на все тяготы последних дней, и от невольного волнения мурашки бегут по коже. – Прошу тебя, любовь моя. Ты знаешь, кто я. Я знаю это.
Истина раскрывается перед тобой – медленно, но неуклонно, однако ты еще не готова принять ее. В голове рождаются тысячи возражений, но перед лицом непринужденной красоты этого юноши все они рассыпаются в прах, и тебе удается лишь, заикаясь, вымолвить ряд бессмысленных отрицаний:
– Нет, я никогда… никогда не… этого не может… Безусловно… в этом нет никакого…
Он подступает ближе, почти вплотную, и теперь, стоит лишь одному из вас сделать первый шаг, вы сможете взяться за руки и обнять друг друга вновь. Он так близко, что ты чувствуешь его запах – до безумия знакомый, сладкий, однако мужской, душистый аромат английских полей, приправленный мрачной и соблазнительно-пряной ноткой столичной жизни.
– Ты знаешь меня, – повторяет он.
– Но вы же не можете… Нет, вы не можете быть им!
– И все же, любовь моя? Думаю, теперь ты видишь. Видишь истину. Она прямо перед тобой.
Ты снова вспоминаешь человека, явившегося к тебе в рождественскую ночь, и двоих пришельцев в полумраке гостиной за спиной мужа, и мозаика – фантастическая, невероятная, чудесная – начинает складываться в единое целое. И потому ты, наконец, решаешься просто сказать все вслух. Ты произносишь его имя:
– Уильям…
Он вновь улыбается, но теперь улыбка его мрачна, как церковное благословение.
– Не совсем, – говорит он в ответ. – Я, так сказать, не совсем твой Уильям.
– Говори же, – с внезапной алчностью в голосе требуешь ты. – Расскажи все.
– Проше показать, – отвечает он.
С этими словами он придвигается еще ближе. Руки его – на твоих плечах, губы – на твоих губах, и перед тобой, словно сон наяву, возникает видение: бесконечное множество возможностей, бессчетное количество миров – каждый из них существует благодаря иному решению или противоположному выбору. И в каждом из этих миров ты видишь мужа в новой роли – властитель дум, заговорщик, сердцеед, твой собственный пузатый, лысеющий домосед, и тысячи, тысячи других. Все эти иные миры разворачиваются перед тобой, проносятся мимо нескончаемой чередой несбывшихся возможностей.
Наконец тот, кто не совсем тот, за кого ты вышла замуж, отстраняется.
– Видишь? – спрашивает он. – Теперь понимаешь?
– Смутно, – отвечаешь ты. Твой разум, порождение семнадцатого века, изо всех сил старается приспособиться, свыкнуться с системой знаний, далеко превосходящей твою. – Как будто брезжит что-то в темноте… Все эти вероятности, множество миров…
– Переплет, – настаивает он. – Это называется переплетом миров. И во всех этих мирах – во всех до единого – существует Уильям. Но лишь в одном из них – в этом – он (или мы, или я) никогда в жизни не покинул Стратфорд.
– Я не… – ты моргаешь и вздрагиваешь, точно ужаленная. – Нет, я не понимаю, о чем вы.
Конечно же, это заверение правдиво лишь отчасти.
– В любом другом мире, – объясняет Уильям-красавец, – Уильям ушел из этого городишки. Отправился странствовать с актерами, добрался до Лондона, взялся за перо, прославился и создал целые вселенные. Я тоже. Я ушел в столицу и – боюсь, что вынужден сказать тебе об этом – влюбился. И не раз. И только здесь, в этом, так сказать, томе реальности, он остался дома. И, боюсь, раз все началось именно здесь, здесь все должно и закончиться. Ваш мир избран. В конце концов, кинжал ведь выбрал именно его.
– Избран? – переспрашиваешь ты. – Для чего избран?
– Для того, чтоб дать последний бой. Здесь завершится война, здесь мы встанем лицом к лицу с правдой жизни, здесь принесем последнюю
