показался из-за поворота.
– Посмотрим; сразу говорю – так, как в прошлый раз, не будет… – донесся чей-то уверенный и властный голос, а через секунду я увидел и его обладателя.
Высокого и статного молодого человека, наряженного в одежды из дорогих тканей, даже с претензией на дворянское происхождение, но в однотонной расцветке – не выдержанной в расцветках родового герба, за неимением последнего. Да и по лицу сразу можно определить, что он не дворянин. Вот как-то не случалось в истории Германии Средних веков евреев дворянского происхождения. Это уже позже стало модным…
Да, купец был типичным евреем. Лицо красивое, даже можно сказать – породистое, властное, но с определенными признаками фенотипа, присущими только евреям. Это в двадцать первом веке стало нормой кровосмешение иудеев с остальными нациями, а в пятнадцатом столетии такой выверт пока априори невозможен. Так что все признаки налицо.
Купца сопровождали мужичок постарше, одетый скромнее, но также с явными признаками семитской крови, и четверо здоровенных охранников в стальных кирасах, капеллинах, со страхолюдными гизармами в руках.
Отдельно семенила сладкая парочка: эконом и его сынок – такой же толстячок, как папенька, только с молодой и более мерзкой рожей.
Покупатель остановился у первого пленника и брезгливо приказал:
– Скажи ему, чтобы показал зубы.
– Пасть открой, пасть!.. – Эконом лично полез африканцу в рот и, раздвинув губы, показал белые как снег резцы, потом зачастил: – Я ж говорил, господин Рафа… Все как на подбор! Сильные и здоровые. Всего четыре флорина за голову, всего четыре…
– И не мечтай, – презрительно бросил купец и перешел к другому рабу. – Три флорина и пять сюрвейеров. И ни фартингом больше. «Черное дерево» упало в цене. Португальские купцы пригнали намедни пять галер, забитых под завязку…
– М-м-ма-а… Я христиан! Алилуа… Алилуа!.. – вдруг завопил в голос Мвебе, в крещении Гавриил, именно он оказался вторым по счету и отчаянно зажестикулировал.
Я внутренне подобрался – очень уж казался убедительным африканец. Вот если купец сейчас опомнится и все представление полетит к чертям собачьим? М-дя…
– Заткните ему пасть… – небрежно бросил купец, не обращая никакого внимания на африканца, и сразу же охранник сильно двинул Мвебе тупым концом гизармы по ребрам, заставив того скрючиться от боли и замолчать.
– Сам не знаю, что он такое лепечет… – развел руками эконом.
А его сынок угодливо закивал, подтверждая слова папашки.
– Плевать… – Работорговец презрительно сплюнул. – Миссионеры сдуру, наверное, перестарались, или притворяется, сволочь…
Полностью игнорируя крики африканцев о том, что они христиане, купец и эконом наконец добрались до ломбардцев.
– Я христианин! – гордо заявил мэтр Фиораванти, как только к нему подошли, и торжественно перекрестился. – Немедленно освободите меня. Вы ведь тоже католик, как и я!
Купец поинтересовался у эконома:
– Откуда он у тебя?
– Дык с шебеки той… – залебезил эконом. – Гребцом у сарацин был, так мы его это… скопом со всеми и определили…
– Корабль продаешь? – поинтересовался работорговец.
– Нет, господин Рафа… он нам самим для делов надобен, сами понимаете, на гуккере много не наработаешь…
– Смотри… хорошую цену дам…
– Отпустите меня! – вмешался в разговор ломбардец. – Это же ваш христианский долг!
– Чей? Мой? – Купец присел перед итальянцем.
Говорил, он, цедя слова сквозь зубы, словно выплевывая их:
– Ты вспомнил о моем христианском долге, свинья? Но ты забыл о сотнях и тысячах моих сородичей, которых сжигали и разоряли тебе подобные… – Купец замолчал, встал, несколько раз вздохнул, беря себя в руки, и заговорил опять мрачным голосом: – Я не вижу здесь христианина. Я вижу перед собой только лживого сарацина, готового предать свою мерзкую веру ради собственного спасения.
– Но… – Итальянец попытался возразить.
Однако сразу получил удар тупым концом гизармы в грудь и скрючился, зайдясь в кашле.
Ну вот как бы и всё… Тут уже купцу никак не отвертеться от ответственности. Вместо положенных по закону трех свидетелей налицо целых два десятка, готовых подтвердить, клянясь на Евангелии, уже свершившееся преступное действо.
Может показаться, что весь затеянный спектакль – лишний, мои люди и так подтвердят все что угодно, но дело тут в основном во мне лично. Вот как- то не готов я окунуться в полный беспредел, хотя и очень заманчиво это. Да и хочется до конца убедиться, что купец действительно собирается торговать христианами. Я не очень-то верил в это, все-таки подобные делишки чреваты очень большими неприятностями, да и хлопотный это процесс. Ляпнет кто-то
