— Ох ты ж мне, сироте, безвинно брошенному! Вижу, вижу домовину страшную, избу ужасную! Как вокруг той избы тын тесовый, а на тыне том черепа скалятся-а! А два кола голы стоят, так небось по наши головушки-и…
Я приподнял его за шиворот и встряхнул:
— Мить, ты чего несёшь? На фольклорный фестиваль в Мюнхен собрался?
— Дык черепа же!
— Мить, они мышиные, — пригляделся я. — Самый большой, у ворот, кажется, птичий. Ворона какая-нибудь сдохла. Человеческих ни одного нет.
— Наши первыми будут?
— Не нагнетай. Приказываю сию же минуту прекратить слезоразлив до подбородка и соплеразмаз до ушей как поведение, недостойное сотрудника правоохранительных органов. Разберёмся…
Орать он, естественно, прекратил сразу, но за мной не пошёл. Выждал, пока я дойду до ворот, постучу, и только тогда осторожненько засеменил следом.
Раздался скрип отодвигаемого засова, и ворота распахнула очень милая девушка лет восемнадцати — двадцати, хорошо одетая, но почему-то с парой перьев в голове.
— Хау, скво! — не задумываясь, ляпнул я. — Пусть Великий Маниту будет благосклонен к твоему вигваму и дарует твоей семье много бизонов.
— И вам не хворать, добры молодцы, — ни капли не смутившись, ответила девушка. — Дело пытаете али от дела лытаете?
Я на миг ступил, потому что пытки в отделении не практикуются, это вам скорее к царским палачам надо. А слово «лытаете» я вообще не понял. Выручил подоспевший Митя. Он скорчил жалобное выражение лица и заканючил, как профессионал на паперти:
— Ох ты гой еси, красна девица! А пусти нас в дом, тихих странничков! Тихих, скромных да богобоязненных. Ибо ножки наши притомилися, ручки опустилися, белы лица пылью припорошены…
— Хм… он у вас всегда такой?
— Нет, первый день, — признался я. — Сам удивлён. Но вообще-то мы сверху упали, мог и ушибить не то полушарие мозга.
— Сверху, говоришь? — вскинула чёрные брови девушка. — Ну тогда заходите, гостями будете. А если мой муж прилетит, так я вас спрячу, уж больно он сердит…
В какой-то момент я почувствовал себя телегероем мыльной оперы на древнерусский манер. Если Баба-яга действительно закинула нас в настоящую сказку, то стоило хотя бы предупредить. Я же тут ничего толком не знаю. На Митяя надежды мало, он из себя юродивого корчит, а время не терпит: где-то там наверху три пленницы ждут помощи от милиции. И одна из них моя жена!
— Мы можем и не заходить в дом, чтобы не нервировать вашего супруга. Просто скажите, вам что-нибудь известно о Змее Горыныче?
Девушка вздрогнула, прошептала «чур меня!», сплюнула через левое плечо и метнулась к избе. Собственно, нам ничего не оставалось, как проследовать за ней. Ладно, я смирился с тем, что в этом времени все вопросы разрешаются либо за накрытым столом, либо в бане. Куда нас, я надеюсь, не поведут?! Не то чтоб я так уж против, но ситуация не та…
— Отведайте сперва хлеба-соли, гости дорогие, — в пояс поклонилась нам хозяйка. — А уж потом я вам всю правду расскажу. Угощайтеся!
Мой двухметровый напарник только сглотнул слюну, глядя на здоровущего печёного гуся, лежащего на глиняном блюде посреди богато накрытого стола. Я же, вспомнив совет Яги, демонстративно отодвинул каравай хлеба и повторил вопрос:
— Ещё раз, пожалуйста: что вам известно о Змее?
Ответить девушка не успела. Она собиралась, честно, но в ту же минуту изба явственно вздрогнула, за окошком зашумел ветер, послышался отдалённый раскат грома, и хозяйка сделала испуганные глаза:
— Муж возвращается! Прячьтесь скорее, а то уж больно он строг — съест вас, и не помилует!
— Э-э… — Двусмысленность нашего положения не позволяла задавать более внятные вопросы.
— В шкаф, — мигом определила девушка.
Я бы даже отметил, что сказала она это каким-то профессиональным тоном, словно бы заученно повторяя одни и те же слова уже в сотый раз. Нас с Митькой практически запихали в старый допотопный шкаф, стоящий в углу. Хотя вроде бы в русской сказочной реальности шкафы не использовали, там всё больше сундуки были, как помнится, но нас сунули именно в шкаф. И, кстати, жутко неудобно сунули, мы с Митей оказались сплюснуты в таких позах…
— Заходи, друг любезный, муж мой верный! Как летал-гулял? Чего на свете божьем видывал? — раздался елейный голосок запершей нас хозяйки.
— Много я летал-вылетал, по всему свету гулял-гуливал, изголодался-стосковался весь, — ответил незнакомый мужской голос.
Мы с Митькой затаили дыхание…
— Ох, какой гусь! Какой стол! Какая жена моя красавица, хозяюшка! А что… что-то тут русским духом пахнет?..
— Митя?!! — сквозь зубы зарычал я.
— Ни-ни, Никита Иванович, — упёрся он. — Не я энто! Мне хучь и страшно, но воздух не спопортил, держуся!
