— Не совсем.
— И я так думаю. Как слуги Дормидонтовы с ружьями да вилами набежали, я со страху великого вперёд прыгнул да к златогривой скотине случайно на спину и попал. Опомниться не успел, а уж мы с ним над воротами летим!
— Бывает.
— То исть могу сказать, что энто он меня похитил да увёз?
— Мить, давай без бросания в крайности, — попросил я. — Пока мы тут с тобой одни, скажи лучше, как ты себе представляешь наше возвращение на Стеклянную гору?
— Ваше.
— В смысле?
— Ваше возвращение. А я там ничего не забыл. Оно мне и задаром нигде не упёрлось. Я к вашему Змею поганому второй раз нипочём не пойду, хоть увольняйте прям щас!
— И что, будешь вот так, серым волком от проблем бегать?
— Буду! Почему ж нет?! По мне, так и волком быть очень даже неплохо, особенно ежели живым!
Я встал и выпрямился. Гневные слова о предательстве, о чувстве долга, о праведном гневе товарищей и всё такое прочее вертелось на языке. Но совесть подсказывала, что наш младший сотрудник не так уж и не прав. Есть определённая граница человеческих возможностей, у каждого она индивидуальна, и то, что ты можешь требовать с себя, не всегда вправе даже просить у своих подчинённых.
В последние дни все мы работали на пределе, а Митя, наверное, вообще показывал ежедневные чудеса храбрости и самопожертвования. Так что если он твёрдо решил не совать голову в змеиную пасть, то не мне упрекать парня в малодушии.
Я бы и сам, наверное, с превеликим удовольствием куда-нибудь сбежал и спрятался. Только от себя никуда не сбежишь, не получится…
— Ладно, раз решил, значит, решил. Заставлять не стану. Если что, не поминай лихом, и спасибо за службу.
— А вы куда? — Он чуть приподнял голову, продолжая валяться на земле в позе какой-нибудь кустодиевской купальщицы.
— На Стеклянную гору. Надо вернуть наших. Всех. Даже дьяка Груздева — тоже наш человек, лукошкинский.
— Тьфу ты, чтоб его, противного… — Митяй мигом вскочил на все четыре лапы. — Вот умеете вы, Никита Иванович, правильные слова найти. Дьяк и мне нужен: ежели не укушу его от всей души за места костлявые филейные — считай и жизнь даром пролетела! Дозвольте поучаствовать?
Я улыбнулся и кивнул. Какие-то вещи всегда остаются неизменными, а если б ему ещё и про тётку Матрёну намекнул, он бы сам из звериной шкуры голышом выпрыгнул. Это она, значит, будет по-прежнему на базаре торговать, а он ни разу качество продукции не проконтролирует? Да скорей глава боярской думы старик Бодров пол сменит, чем Митя Лобов от квашеной капусты откажется!
— Василиса, — начал я, когда мы вернулись на полянку, — боюсь, что дальше наши дороги расходятся. Вы можете взять этого прекрасного коня себе и вернуться домой.
— Гонишь, стало быть? — тяжело вздохнула она, села на траву и без предупреждения заголосила на одной ноте: — А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-у-у-у-у-а-а- а-а!!!
Мы с волком заткнули уши. Златогривый жеребец попробовал повторить то же самое передними копытами, потерпел неудачу и просто сунул голову в кусты, забросавшись павшими листьями.
— Нет, нет, мы вас не гоним! Вы всё не так поняли, просто…
Царевна продолжала голосить, запрокинув голову и буквально заливаясь слезами.
— Я же говорю, нам нужно отнести эту птичку к Змею Горынычу! Вы что, хотите к нему на обед попасть? Он же девиц жрёт на раз, как профитроли!
Василиса нас слышала, но не слушала.
— Хорошо, не хотите домой, езжайте куда-нибудь к родственникам. У вас есть бабушка за границей? А с нами нельзя, потому что очень опасно, я вас уверяю…
Митя тронул меня лапой за плечо и покачал головой, показывая, что все уговоры бессмысленны. Пока сама не наревётся, всё равно никакого толку не будет. Пришлось скрестить руки на груди, молча впериться взглядом в чернеющие на горизонте башни замка фон Дракхена и тупо ждать. Хорошо ещё не очень долго.
Среднестатистический запас слёз у девушек заканчивается через шесть-семь минут беспрерывного рёва. Потом начинаются сопли, слюни, кашель и попытки долгожданного примирения с реальностью.
— Бросать невинную девицу одну в чистом поле да тёмном лесу — это грех великий, — хлюпая носом, предупредила царевна. — Так что я с вами пойду. Небось сразу-то Змей меня и не съест, а там поглядим, чья возьмёт.
— Ух ты, — невольно восхитился Митя. — Вы что же, побить его собираетесь?
— Мозгами, — сказала, как отрезала, Василиса Премудрая.
