Я больше не строила грандиозных планов, не пыталась осмыслить происходящее и уже никого не доставала своими оригинальными взглядами на мир. Во-первых – под наркотой, во-вторых – надоело выставлять себя идиоткой. Оставалось лежать и слушать.
Оказалось, я сильно разочаровала Лебедева своим неумеренным красноречием. Хотела как лучше, целую оду пропела трансгуманизму, и все мимо кассы. Проснулась чуть раньше и услышала, как Наталья Васильевна Кате на меня жалуется. Я ничего не поняла. Но спрашивать не стала. Насильно мил не будешь. Уж какая есть! Может, потом, отойду от наркотиков, голова прояснится и не придется спрашивать. Сама соображу, где накосячила.
Я не сразу поняла, что меня перевели в палату. Телевизор тот же, а бестеневая лампа и часы на стене исчезли. Просто в какой-то момент удивилась, что уже давно не вижу над собой хирургов. Только Катя с Аней вокруг бегают да Наталья Васильевна каждое утро наведывается – обход совершает.
– Перенесли меня? – спросила Катю.
– Перевезли! На телеге!
– Вчера?
– Недельки две назад уже.
– Иду на поправку?
– Со страшной скоростью! Давайте-ка массажик сделаем, а потом Наталья Васильевна сказала помыть вам голову. Кстати, может, вас побрить налысо? Голова легче мыться будет! Нет? Шучу! Успокойтесь! Алексей Михайлович не велел вашу голову брить. Красивые, говорит, волосы, хоть что-то осталось!
Через неделю я начала чувствовать. Аня массировала мне пальцы на правой ступне.
Я тут же выдала все свои восторги, а напоследок уже спокойно добавила:
– Даже и не знаю, как вас благодарить…
Аня аж замерла на секунду. Зыркнула на меня из-под маски удивленно и давай поучать, массируя уже голень:
– Тоже мне проблема! С этим все просто: денег мы не берем категорически (считается, у нас достойная зарплата), алкоголь тоже противопоказан, потому как считается, что яд, остается только шоколадно-конфетная и чайно-кофейная продукция. Мы с Катей предпочитаем шоколад и чай (марка значения не имеет, главное, чтобы шоколад натуральный, а чай желательно белый), Алексей Михайлович предпочитает конфеты и кофе. Только конфеты берите не в коробках, а на развес. Килограммчика достаточно. Кофе, разумеется, в зернах. Наталье Васильевне все равно. Она всеядная. Запомнили?
– Кажется. Конфеты и чаи я осилю.
– Еще шоколадки и кофе, – напомнила Аня и тут же, выпрямившись, пригрозила пальцем: – Но! Это только в случае полного выздоровления! И начальству ни слова!
На следующее утро вернулся Лебедев и сам проводил обход. Теперь после осмотра он уже не маячил надо мной, а просто стоял справа. Все-таки палатная койка пониже операционного стола.
– Я соскучилась, Алексей Михайлович!
– Добрый признак. Будем готовить к выписке! Сестры говорят, вы уже ворчать начинаете и скоро от скуки будете жалобы катать в министерство. Дескать, не обеспечиваем вам полноценный досуг!
– Я все ждала, когда и вы юморить начнете. Вот начали.
– С вами, Татьяна Даниловна, без шуток нельзя. Вас надо периодически взбадривать. Иначе вы совсем в депрессии утонете.
– Ничего, я как-нибудь тоже освою ваш юмор!
– Вот это правильно. Теперь серьезно: жалобы? пожелания?
И я решилась!
– Алексей Михайлович! Понимаю, что это наглость, но я хочу показать вам свою маму. У нее проблемы с сердцем. Вдруг у вас получится ее вылечить? В кредит, если можно. Я потом все оплачу. Обещаю! Потому что, кроме вас, ей вряд ли кто-то поможет.
– Вы вспомнили о матери? Это добрый признак, Татьяна Даниловна. Идете на поправку. Я передам Ольге Максимовне ваши слова. Думаю, ей будет приятно.
– Как передадите? Вы ее знаете?
– Ваша мама здесь. Мы вышли на нее через два часа после аварии. Стандартная процедура в такого рода операциях. Пообщавшись с Ольгой Максимовной, наши ребята решили забрать ее сюда. Она плохо выглядела. Вторую неделю сидела без лекарств: некому было в аптеку сходить, а «Скорые» к вам уже не ездят. Но теперь она в порядке. Года два сердце ее беспокоить не будет, а дальше все зависит от образа жизни и мыслей.
– Стенты, которые излечивают сосуды?
