авокадо, так что тут растерялся бы и опытный гурман.
В конечном итоге Уайтхед решил не рисковать.
– Что посоветуете на десерт? – спросил он у официанта.
– Есть жареный сахарный тростник, сладкий королевский хлеб, – затараторил тот, – булочки и кексы, а также вишневое чимичанги, суфле из кукурузы, манго со сливками, кесадильи, тыква в сиропе…
– Давайте тростник, – вздохнул Джон.
Пока ждал десерт, разглядывал развешанное по стенам оружие. Тут были круглые щиты из бамбука, украшенные мозаикой из камней и перьев, копья с обсидиановыми наконечниками, мечи и стрелы, и посреди всего этого – дряхлая винтовка девятнадцатого века.
Такая же висела на стене старого дома в Индиане, где родились Джон, его отец и дед. По семейному преданию, с ней прадедушка участвовал в Первой Юго-Западной войне, в которой на стороне анагуакцев яростно сражались вытесненные из США индейские племена – чероки, семинолы, чактавы…
Насколько Уайтхед помнил, именно тогда США заполучили бывшие испанские земли по Миссисипи.
– Ваш десерт, сеньор.
Сахарный тростник оказался приторным, и Джон доел его с трудом. Расплатившись, поднялся в номер, где улегся на кровать, напоминающую размерами аэродром.
Некоторое время он честно пытался смотреть телевизор. Но на одном из каналов транслировали соккер, на другом тлатоани – депутаты местного парламента, тлатокана – яростно мешая испанский и науатль?[1], обсуждали важный вопрос о каких-то кальпишки?[2].
Не обнаружив ничего интересного, Уайтхед сдался и выключил телевизор. Заснул он с мыслью о том, что попал в другой мир, хотя всего в восьми сотнях километров на север, за рекой Колорадо, все точно так же, как в Нью-Йорке…
Площадь Сокало была столь велика, что на ней без тесноты убрались бы несколько стадионов. В центре возвышался памятник Матлалошичитлю – герою революции, свергнувшей императорскую власть в начале девятнадцатого века. Рука гордо выпрямившегося в седле революционера указывала на дворец, возведенный еще при Монтесуме.
Сейчас в нем обитали потомки того императора, которого Матлалошичитль благополучно изгнал. На окружавшей дворец стене виднелись бережно сохраняемые оспины от пуль и снарядов. Одни остались от революции, другие – от боев времен французской интервенции и последовавшей за ней Реставрации.
Напротив дворца высился храм Святого Креста. Исполинская ступенчатая пирамида ранее была языческим святилищем, и не одна тысяча человек рассталась с жизнью на плоской вершине. Сейчас над венчавшими ее двумя вершинами торчали кресты, но они выглядели чужеродно. Так и казалось, что из двери появится жрец в черных одеждах, потрясая окровавленным, только что вырванным из груди жертвы человеческим сердцем…
Все это было до жути занимательно, но Джона мало интересовали памятники архитектуры. Его целью был скромно втиснувшийся в один из углов Сокало Национальный Музей.
Именно тут работал Йен Мак-Келлен.
За высокими дверями из темного дерева путь Уайтхеду преградил толстый охранник, компактно упакованный в темно-синюю форму:
– Вы куда? Сегодня посетителей не принимаем…
– Мне к сеньору Васкесу, – ответил Джон. – Мы с ним договаривались.
Секоатль Васкес, анагуакский историк, в документах на грант, которые Уайтхед просмотрел еще в Нью-Йорке, числился вторым номером после профессора из Принстона.
– Да, он говорил, – охранник расплылся в улыбке и отступил в сторону. – Сейчас я вас провожу. Эй, Кинацин, смени меня…
Из полуоткрытой двери, за которой, скорее всего, прятался пункт видеонаблюдения, явился второй охранник, а первый повел Джона за собой. Они поднялись по лестнице и свернули налево.
Когда вошли в длинный зал, где вдоль стен выстроились стеллажи, Джон поначалу решил, что проникающее через узкие окна солнце играет на толстом стекле. Только приглядевшись, понял, что на подложках из темного бархата сверкают бликами самые настоящие сокровища.
Тут были зеркала из драгоценного металла, подвески в виде головы ягуара, бабочки и черепахи, усыпанные драгоценными камнями, и целая выставка черепов из золота, в которой самый большой отличался от настоящего только материалом.
«А ведь мир не увидел бы всего этого, захвати Кортес Теночтитлан четыреста пятьдесят лет назад, – подумал Джон. – Как и сокровища инков, попавшие в руки испанцев, все оказалось бы переплавлено…»
Крошечная комната после сверкавшего зала выглядела убогой и пыльной. Находившийся тут невысокий человечек с копной черных с проседью волос, бегал вокруг стола, на котором лежали какие-то древние свитки, и судорожно бормотал что-то в диктофон.
