своего несчастья. Врачевателя все называли и считали безумным, но не один месяц тесного общения с ним дал воину понимание сущности деда – он просто все видел и принимал по-своему. Он не знал, а чувствовал мир – все, что имело простое и чистое назначение, было открыто для него, люди же доброму старику не давались в понимание – слишком много зависти и зла было в них.
Поэтому старик общался с теми, кого понимал – со зверьми, людей же избегал и сторонился. Дара же, тоже по-своему принимала окружающее – она просто не видела зла ни в людях ни в действиях – она видела только добро и давала только добро и сострадание.
– Да видал я себя раз, Дара, – хмыкнул воин, вспоминая себя в комнате Чийхары перед серебряным зеркалом, – Я после того уже даже не виню людей, когда они вскрикивают меня завидев.
– Ну и глупый же ты, несмышленыш, – по-матерински тепло улыбнулась Дара, – Я же не про одежку говорю, а про тебя…
– Ну хватит уже! – резко обернулся и зло уставился на блаженную воин – таких слов он не пропустил бы и от живой матери, хватало с него и того, что он терпел все ее «сыночка», – Ни слов ни дела не хочу от тебя! Оставь меня! Не ищи моего терпения – его нет! Не пытай судьбу!
– Мне очень жалко тебя. Пожалей и ты себя хоть немного. Послушай меня – выпей, – очень серьезно, уже без всякой улыбки и отстраненного взгляда произнесла Дара, быстро поставила принесенный кувшин на ящик и вышла прочь.
Накатившие было зло и негодование как-то так же быстро исчезло, как и нахлынуло.
Что и говорить, но Дара была из тех немногих людей, которые общались с Нартангом, как с обычным человеком, совершенно не реагируя на его облик. Воин вздохнул, разделся, сел на лежак, покосился на кувшинчик, потом быстро схватил его и на одном дыхании залпом выпил все содержимое. Отвар был гнусно горьким и вяжущим, как, пожалуй, любое лекарство. Нартанг потушил лампу и почти тут же заснул.
На удивление, сон дал ему черную пелену покоя и успокоения, наверное, впервые за две последние недели ему ничего не снилось. На утро он проснулся бодрым и отдохнувшим и, выйдя босиком, в одних штанах из своего шатра, с весельем стал разглядывать страдающих похмельем подчиненных – вчерашнее совещание было по поводу утренней победы в серьезном сражении – они отвоевали значительный кусок земли, а вслед за победой всегда следует пьянка. Чтобы побыстрее выбить из них остатки хмеля, Нартанг решил погонять своих подчиненных, да и размяться сам. Он подошел к медному билу, использовавшемуся кеменхифцами в случае атаки, для созыва на обед или построение, но не стал прибегать к его помощи, набрав в легкие побольше воздуха:
– Штурмовой отряд, строиться! – его низкий рык разнесся по всему северному крылу лагеря. Данератцы тут же заспешили к королю; кеменхифцы из его отряда тяжело выползали из разных «щелей» и торопили друг друга, посылая своему чокнутому командиру тайные проклятья, но не смея выказать недовольство. Остальные же солдаты со злорадством и насмешками смотрели на построенных соратников – как же им повезло, что у них нормальные командиры, а не это одноглазое чудище!
– Бьемся без крови до последнего «выжившего». К бою! – без всяких вступлений скомандовал своему построившемуся отряду Нартанг. Все воины тут же рассредоточились и начали уже привычную для них тренировку. Зазвенела сталь – каждый из них пришел вооруженный и только собравший всех Нартанг оказался безоружным. Данератцы не преминули подколоть его в единственный возможный момент – на тренировках допускалось все – сразу четверо кинулись на «оплошавшего» командира, но тут же у него в руках оказался какой-то подобранный сучок, безоружная рука вылетела навстречу первому клинку, раскрытая ладонь скользнула по плоскому его краю, отводя в сторону; сучок болезненно ткнулся в ребра; меч предательски выскользнул из руки хозяина и ушел к его королю; потом уже привычно зазвенела сталь, один за другим отошли в стороны поверженные противники…
Штурмовой отряд разминался, выгоняя хмель.
Ближе к вечеру, когда весь остальной лагерь еще только начал приходить в себя, штурмовой отряд Нартанга хлебал теплое сытное мясное варево из общего котла, собравшись вокруг собственного костра. Завтрака и обеда показалось им мало, до ужина было еще далеко. После третьей тренировки за день уже не хотелось спать – хотелось только есть.
Нартанг скалился, довольный своей работой – люди уже не злились на него – им всем было хорошо и весло рядом друг с другом – уже не кичились своим уменьем и выносливостью данератцы, уже не смотрели измученно и завистливо его кеменхифцы – они вместе шутили и делились пищей, вспоминая какие-то моменты последнего боя. С противоположенного крыла лагеря слышался шум какого-то очередного развлечения кеменхифцев, вроде стравливания собак или просто общей потасовки из-за какой-то неподеленой вещи или шлюхи. Такие моменты не нравились воину и он не понимал почему другие командиры допускают такое в своих отрядах, но это было уже их дело – в его отряде все было, как надо – все по чести и по правилам Данерата. Вновь обретенные воины из местных скоро приняли его законы, и теперь он не опасался, что даже они подумают пойти против его Слова. Однако все его размышления были прерваны командиром конницы Тариганом:
– Эй, Нартанг, поди, забери своего бешеного, пока его там не убили, – с не до конца скрытым злорадством кивнул он на проигнорированный воином шум.
Нартанг быстро окинул взглядом свой отряд. После слов Таригана, все глаза воинов обратились к командиру. Он быстро вычислил кого недоставало – кеменхифца Барку, извечного приятеля Квиро. Впрочем, как и последнего. Лицо Нартанга свело судорогой злости, он жестом приказал остаться всем на местах, а сам, резко поднявшись, быстро зашагал на шум. Проводив его взглядом, кеменхифцы невольно поежились, данератцы, зло усмехнулись – с уходом короля пренебрежение к иноплеменникам возрождалось в них с необъяснимой неизменностью.
Нартанг прошел к стану конников – судя по людским голосам и обрывкам фраз там и вправду шла нешуточная свара. Высокий рост позволил оценить обстановку издалека, а неизменная репутация, очистила ему дорогу лучше любого отряда латников. Когда плотное кольцо столпившихся разорвалось и подалось перед ним, раскрыв полную картину, Нартанг в который раз проклял тупоголовых командиров, не вмешивающихся в распри между солдатами, ибо по его мнению подобное несет неизменный разлад в войске и дает ростки слабины в строю во время боя. Как он верно вычислил, здесь и вправду были двое из его отряда – кто и кем были остальные ему было все равно.
Потому что все они были против его людей. Один из которых уже бездвижный и окровавленный валялся на земле – наметанный взгляд воина отметил, что все же еще живой; а второй отбивался от шестерых нападавших, подбадриваемых собравшейся толпой, куском оглобли, которая, судя по расположению второго ее обломка, и послужила причиной полумертвого состояния поверженного приятеля.
При появлении воина все как-то сразу остановились. Шестеро нападавших на шаг отошли от еле дышащего окровавленного, но все еще стоящего на ногах над бездвижным товарищем соотечественника. Воин остановился в нескольких шагах от них, оказавшись на образованной «арене».
– Барку, что, к Хьяргу на рога твои кишки, ты забыл в этом вонючем крыле? Здесь кроме дерьма ничего нет! А разминались мы совсем недавно, тебе снова захотелось поразмяться? Так зачем же здесь о дерьмо мараться?
– Виноват командир, – сплюнув на землю кровь, пошатываясь, переступил с ноги на ногу солдат, опираясь на свое «оружие» как на посох.
На явный вызов и провокацию Нартанга отреагировали только дальние ряды собравшихся, которым, наверное, было вообще плохо видно, что там происходит в центре. Недавний нападавший, что стоял ближе всех к воину и все косился на него через плечо, все еще не решив до конца что ему делать, не привыкнув, что кто-то вмешивается в драки или разнимает ссорившихся, пренебрежительно скривился на провокационные речи прибывшего. Воин сделал два стремительных шага вперед и не останавливаясь ударил ногой в лицо отпрянувшего было от него зубоскала – «Ты чего скалишься?!» – зло процедил он. Инстинктивно пятеро соратников ринулись было на него в защиту приятеля, но после того как двое из них тут же отлетели в стороны – один со свернутым носом, второй же вообще не понятно с чем – с поломанными ребрами или распоротым ножом боком – трое оставшихся отпрянули обратно. «Гаур» «это Гаур» «да я уж понял» – полетело по толпе.
Нартанг уже неподвижно стоял рядом со своим воином, когда собравшиеся очень быстро стали как-то незаметно «рассасываться». Трое отбежавших, примкнувших к первым рядам зрителей тоже отходили все дальше, часто оборачиваясь – им очень хотелось на последок хотя бы издалека осыпать стоявших
